Category: искусство
Category was added automatically. Read all entries about "искусство".
Ковидный сентябрь посёлка АМЗ. 72 снимка в цвете и без
Выставка Миши Брусиловского из собрания Евгения Ройзмана в Музее изобразительных искусств Челябинска
Рецензия Ольги Кабановой на мою книгу "Желание быть городом". The Art Newspaper Russia, 09/2020
Только личное, ничего из бедекера
Книга Дмитрия Бавильского «Желание быть городом» — это попытка описать большое итальянское путешествие в реальном времени, заодно полемизируя с предшественниками
Сразу же, в названии книги, автор уточняет ее жанр «как травелог в эпоху Твиттера». Отличие его путевых заметок от написанных в прошлом состоит в том, что у Дмитрия Бавильского есть этот самый Twitter, который позволяет сразу делать «непосредственное и при этом формально законченное высказывание», не искажая его при переписывании из блокнота. Твиты входят в книгу как самостоятельный элемент, они хранят впечатления, размышления и бытовые подробности — вплоть до списка продуктов, купленных на ужин. У названных Бавильским предшественников в описании путешествий по Италии — Стендаля, Павла Муратова и Аркадия Ипполитова — не хватало как раз бытовых реалий.
Не хватало им и еще куче авторов путеводителей, опять же по мнению Бавильского, и передачи непосредственного впечатления об увиденном. «Другими словами, записи их объединяют в себе разные путешествия и визиты, обобщенные в едином целом. Я же, не отказываясь от первенства мест, делаю акценты все-таки на конкретике самого путешествия, которое есть прежде всего сам путешественник».
Об этом путешественнике, самом Бавильском, читатели узнают не меньше, чем о 35 городах: он хоть и заявляет о «первенстве места», но никогда не остается в его тени. Так бывает и в жизни: о попутчике мы вынужденно узнаем больше, чем хотим. В «Желании быть городом» приходится оценить незаурядную начитанность автора, его взгляды на искусство, религию, путешествия, на кинематограф Андрея Тарковского и на того же Стендаля («известный халтурщик и болтун, однако в его беглых заметках внезапно проступает точный очерк „гения места“, случайный, но верный абрис местного ландшафта»). Как и в жизни, литературный путешественник получает вести из дома, отзывается на смерть художника и поэта Бориса Бергера, а еще отвлекается на написание текстов в «родную газету» (не буду скрывать, это была The Art Newspaper Russia).
( Collapse )
Книга Дмитрия Бавильского «Желание быть городом» — это попытка описать большое итальянское путешествие в реальном времени, заодно полемизируя с предшественниками
Сразу же, в названии книги, автор уточняет ее жанр «как травелог в эпоху Твиттера». Отличие его путевых заметок от написанных в прошлом состоит в том, что у Дмитрия Бавильского есть этот самый Twitter, который позволяет сразу делать «непосредственное и при этом формально законченное высказывание», не искажая его при переписывании из блокнота. Твиты входят в книгу как самостоятельный элемент, они хранят впечатления, размышления и бытовые подробности — вплоть до списка продуктов, купленных на ужин. У названных Бавильским предшественников в описании путешествий по Италии — Стендаля, Павла Муратова и Аркадия Ипполитова — не хватало как раз бытовых реалий.
Не хватало им и еще куче авторов путеводителей, опять же по мнению Бавильского, и передачи непосредственного впечатления об увиденном. «Другими словами, записи их объединяют в себе разные путешествия и визиты, обобщенные в едином целом. Я же, не отказываясь от первенства мест, делаю акценты все-таки на конкретике самого путешествия, которое есть прежде всего сам путешественник».
Об этом путешественнике, самом Бавильском, читатели узнают не меньше, чем о 35 городах: он хоть и заявляет о «первенстве места», но никогда не остается в его тени. Так бывает и в жизни: о попутчике мы вынужденно узнаем больше, чем хотим. В «Желании быть городом» приходится оценить незаурядную начитанность автора, его взгляды на искусство, религию, путешествия, на кинематограф Андрея Тарковского и на того же Стендаля («известный халтурщик и болтун, однако в его беглых заметках внезапно проступает точный очерк „гения места“, случайный, но верный абрис местного ландшафта»). Как и в жизни, литературный путешественник получает вести из дома, отзывается на смерть художника и поэта Бориса Бергера, а еще отвлекается на написание текстов в «родную газету» (не буду скрывать, это была The Art Newspaper Russia).
( Collapse )
Мои твиты перехода от августа к сентябрю. Подвал цитат. Чердачинск, АМЗ
- Вс, 16:57: Иногда начинает казаться, что несовершенные творения важнее и лучше шедевров - механизм тот же, что и с руинами и обломками мраморов, запускающих фантазию и собственную творческую активность [при просмотре фильмы «Сезон чудес», 1985, если кто помнит песни Юрия Чернавского]...
- Вт, 11:17: Мой коронавирусный дневник "Из-под маски", опубликованный "Новым миром" занял шестое место среди самых востребованных текстов "Журнального зала" в июле. Прикольно. https://t.co/qp0bv6phHm
- Ср, 11:29: Вернулось лето с цикадами.
- Ср, 18:55: Каждый день баню в Ютьюбе все выкладки Соловьева, 60 минут, Новости Первого канала, Караулова, постящего ролики со скоростью пьяной курицы, Хабенского, Цыпкина, Лайф ньюс, а мне всё равно подкладывают их каждый день с последовательностью, заслуживающей лучшего применения. Деньги?
- Ср, 23:12: В августе земля особенно бугриста.
- Ср, 23:23: Нравы мягчают, натуры мельчают и это, видимо, хорошо и прогресс, разве что за исключением искусства и, особенно, литературы.
- Сб, 23:48: Если думаешь прочесть поэму Жака Делиля «Сады» когда-нибудь «на пенсии», имей ввиду, что никакого отдыха не будет: подобно приближению к линии горизонта, любые жизненные периоды периоды меняют ощущение монолита на дробь бесконечно рассыпающихся подробностей без внятной морали...
- Сб, 23:53: Возможность счастья, к сожалению, это тест на уровень интеллектуализма - чем он ниже тем ближе ум к ощущению того, что принято называть счастьем. Умник же заранее знает, что все закончится плохо. Он не любит схем и схизм, а если и любит, то логично боится потерять предмет страсти
- Ср, 17:43: Интересно, что первая половина дня более богата на разнообразие погоды и природные эксцессы (сегодня у нас была утренняя буря), нежели вечер, когда становление дня закончилось и природа будто бы встаёт на окончательные рельсы.
- Чт, 01:39: Каждый год яблочная падалица специально раскладывается по книжным полкам библиотеки и других наших комнат, пропитывая привкусом осени весь наш дом: ведь до неразличения смешиваясь с запахом бумажной пыли, яблочный мускус порождает аромат почти осуществившейся утопии...
( Collapse )
К вопросу о становлении русской суггестии. Левитан и Чехов на берегу озера «Русь»
Русская живопись долгое время была падчерицей русской литературы.
В «стране слов» иначе и быть не могло.
Тем более, если литература имеет обширную историю и более разнообразна.
Развитие русской живописи, выросшей из предельно канонической иконописи византийского стиля, имеет особую историю, не такую как, скажем, в Европе.
У нас ведь не произошло постепенной пофазовой эволюции «обмирщения» (секуляризации) пластики, а реперные точки перехода её в качественно иные состояния приходятся на совершенно другие этапы исторического развития.
История русского искусства сжата, точно пружина.
Многие периоды из нее попросту выпали, тогда как другие растянуты до неприличия.
Например, реализм, изначально заряженный «критикой капитализма» и существующих общественно-политических нравов.
Кстати, именно эта нетипичность развития (скачкообразная, революционная, а не эволюционная) русского искусства подготовила главный отечественный ренессанс, завязь которого приходится на границы XIX и ХХ веков, а конец трагически оборван большевистским переворотом.
Это, впрочем, совершенно отдельная тема, из которой нам сейчас важно позаимствовать лишь один, хотя и фундаментальный аспект – зависимость пластики от литературы.
( Collapse )
В «стране слов» иначе и быть не могло.
Тем более, если литература имеет обширную историю и более разнообразна.
Развитие русской живописи, выросшей из предельно канонической иконописи византийского стиля, имеет особую историю, не такую как, скажем, в Европе.
У нас ведь не произошло постепенной пофазовой эволюции «обмирщения» (секуляризации) пластики, а реперные точки перехода её в качественно иные состояния приходятся на совершенно другие этапы исторического развития.
История русского искусства сжата, точно пружина.
Многие периоды из нее попросту выпали, тогда как другие растянуты до неприличия.
Например, реализм, изначально заряженный «критикой капитализма» и существующих общественно-политических нравов.
Кстати, именно эта нетипичность развития (скачкообразная, революционная, а не эволюционная) русского искусства подготовила главный отечественный ренессанс, завязь которого приходится на границы XIX и ХХ веков, а конец трагически оборван большевистским переворотом.
Это, впрочем, совершенно отдельная тема, из которой нам сейчас важно позаимствовать лишь один, хотя и фундаментальный аспект – зависимость пластики от литературы.
( Collapse )
Интервью сайту "Прочтение" об книге итальянских дневников
ДМИТРИЙ БАВИЛЬСКИЙ: «ИТАЛЬЯНСКИЕ ГОРОДА, ВСТУПАЯ С ТОБОЙ В ДИАЛОГ, ДАЮТ РОВНО СТОЛЬКО, СКОЛЬКО ТЫ У НИХ ПРОСИШЬ»
Текст: Дарья Кожанова
В издательстве «Новое литературное обозрение» недавно вышла книга писателя и критика Дмитрия Бавильского «Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах», основанная на его поездке по Италии осенью 2017 года. Для итальянского выпуска «Географии» он рассказал «Прочтению» об «образах Италии» в русской литературной традиции и о взгляде современного путешественника на культурные пейзажи этой страны.
— Дмитрий, у вас в 2016 году уже выходил «итальянский дневник эпохи Твиттера» — травелог «Музей воды». В какой степени «Желание быть городом» можно считать продолжением той книги?
— Изначально придумалась идея сравнить Венецию и Флоренцию, написать этакую «Повесть о двух городах». Однако же как опытный автор я понимал, что прямое сравнение сильно облегчает автору задачу, так как переводит «сюжет» на рельсы прямых оппозиций: земля/небо, флора/фауна, фреска/картина, Возрождение/барокко, а мы простых путей не ищем.
Много раз замечал, как сам повод к сравнению немерено раздувает листаж, превращаясь в какую-то автономную реальность, а мне так не интересно: проще — не значит лучше. Да и пишу я себе в удовольствие, надо мной не стоит техзадание обязательно наращивать объем. Поэтому после Венеции я поехал не напрямую во Флоренцию, но решил «описать» дорогу между двумя столицами живописи, которая странным образом удлинилась, сделав восьмерку по шести итальянским регионам. Этакий знак бесконечности, разомкнутой в текст…
— Почему вам было важно сравнить именно Венецию и Флоренцию, а не Рим с Неаполем, например?
— Для меня важным показателем особости места является живопись во всех ее видах. Тем более стенопись и фрески, прикрепленные к конкретному месту и без него невозможные. Количество выдающегося искусства на квадратный метр — то, что отличает Италию, например, от Франции или Германии, где истории и культурных реалий не меньше, а вот росписей и картин — меньше в разы.
А еще я знаю, как с живописью работать, как ее описывать и прикладывать к собственным нуждам. Тем более что такие города, как Флоренция и Венеция, обладающие ярко выраженными художественными школами, имеют дополнительные измерения. Живопись здесь (или, например, терракота или мраморы в других местах) оказывается не только главным медиумом местной культуры, но и, вполне логично, гением места, создавая городу интеллектуальную общность, которую, как начинает казаться, можно охватить умом.
И это отдельный сюжет, нарратив и техническое подспорье: так появляется способ входа в тот или иной город. Для кого-то это могут быть вина, для кого-то местные разновидности танцев или система региональных ремесел…
( Collapse )
Текст: Дарья Кожанова
В издательстве «Новое литературное обозрение» недавно вышла книга писателя и критика Дмитрия Бавильского «Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах», основанная на его поездке по Италии осенью 2017 года. Для итальянского выпуска «Географии» он рассказал «Прочтению» об «образах Италии» в русской литературной традиции и о взгляде современного путешественника на культурные пейзажи этой страны.
— Дмитрий, у вас в 2016 году уже выходил «итальянский дневник эпохи Твиттера» — травелог «Музей воды». В какой степени «Желание быть городом» можно считать продолжением той книги?
— Изначально придумалась идея сравнить Венецию и Флоренцию, написать этакую «Повесть о двух городах». Однако же как опытный автор я понимал, что прямое сравнение сильно облегчает автору задачу, так как переводит «сюжет» на рельсы прямых оппозиций: земля/небо, флора/фауна, фреска/картина, Возрождение/барокко, а мы простых путей не ищем.
Много раз замечал, как сам повод к сравнению немерено раздувает листаж, превращаясь в какую-то автономную реальность, а мне так не интересно: проще — не значит лучше. Да и пишу я себе в удовольствие, надо мной не стоит техзадание обязательно наращивать объем. Поэтому после Венеции я поехал не напрямую во Флоренцию, но решил «описать» дорогу между двумя столицами живописи, которая странным образом удлинилась, сделав восьмерку по шести итальянским регионам. Этакий знак бесконечности, разомкнутой в текст…
— Почему вам было важно сравнить именно Венецию и Флоренцию, а не Рим с Неаполем, например?
— Для меня важным показателем особости места является живопись во всех ее видах. Тем более стенопись и фрески, прикрепленные к конкретному месту и без него невозможные. Количество выдающегося искусства на квадратный метр — то, что отличает Италию, например, от Франции или Германии, где истории и культурных реалий не меньше, а вот росписей и картин — меньше в разы.
А еще я знаю, как с живописью работать, как ее описывать и прикладывать к собственным нуждам. Тем более что такие города, как Флоренция и Венеция, обладающие ярко выраженными художественными школами, имеют дополнительные измерения. Живопись здесь (или, например, терракота или мраморы в других местах) оказывается не только главным медиумом местной культуры, но и, вполне логично, гением места, создавая городу интеллектуальную общность, которую, как начинает казаться, можно охватить умом.
И это отдельный сюжет, нарратив и техническое подспорье: так появляется способ входа в тот или иной город. Для кого-то это могут быть вина, для кого-то местные разновидности танцев или система региональных ремесел…
( Collapse )
Тропами изоизоляции. Пост-искусство быть свободным
А до этого момента все только радостно хихикали.
Но первой про важность изотерапии, возникшей в коммьюнити «Изоизоляция», постоянно набирающем популярность (мне прислала приглашение в него тюменский драматург Елизавета Ганопольская, спасибо, Лиза) заметила критик и переводчица Лена Рыбакова, написавшая комментарий у себя в ФБ: «Характер мимесиса, обострение миметического инстинкта в условиях стресса, надстраивающиеся вторичные и третичные семиотические миры – это же все страшно интересно…»
Почти сразу же после этого вышли статьи искусствоведов: Милена Орлова в The Art Newspaper Russia отметила с какой радостью юзеры, пользующиеся расхожими образами художественных шедевров из мирового каталога, меняют пол.
Кира Долинина в «КоммерсантЪ» увидела в этом распространении «живых картин» окончательную смерть логоцентричности и победу визуальных образов над буквами.
Ведь иначе эпидемия породила бы частушки или пирожки, с грустью (или показалось?) заметила Долинина.
Мне же в вирусном распространении метода преобразования себя в узнаваемые картины с помощью подручных средств важно само это нарушение границы искусства, раннее запертого в святилищах и храмах музеев.
Понятно ведь из каких потребностей возник феномен коммьюнити «Изоизоляция» – с одной стороны, люди скучают по закрытым выставкам, регулярное посещение которых давно уже стало важнейшими сеансами свидания с аутентичностью, с другой, создание «живых картин» (репетиции и розыск правильного реквизита) забирает какое-то количество свободного времени, которое необходимо победить, раз уж условия карантина требуют «день простоять да ночь продержаться».
Если искусство (в отличие от культуры) – то, чего нет в реальной жизни, то в изоизоляции самым существенным оказывается вываливание художественных образов в повседневность, когда живопись (как и прочие арт-медиумы) экспроприируется бытом.
Что-то такое, в виде музейных сувениров (кофейная чашка с рисунком Мондриана или Малевича, блокнот, купленный в музее Ван Гога, карандаши и ластики из Бобура), возникало и раньше, растворяясь в интерьерах, но я не помню, чтобы образы искусства столь массовым образом вторгались на территории повседневного, переносясь сюда уже самими участниками процесса – их лицами и телами, инсценировками и пластическими импровизациями.
( Collapse )
Но первой про важность изотерапии, возникшей в коммьюнити «Изоизоляция», постоянно набирающем популярность (мне прислала приглашение в него тюменский драматург Елизавета Ганопольская, спасибо, Лиза) заметила критик и переводчица Лена Рыбакова, написавшая комментарий у себя в ФБ: «Характер мимесиса, обострение миметического инстинкта в условиях стресса, надстраивающиеся вторичные и третичные семиотические миры – это же все страшно интересно…»
Почти сразу же после этого вышли статьи искусствоведов: Милена Орлова в The Art Newspaper Russia отметила с какой радостью юзеры, пользующиеся расхожими образами художественных шедевров из мирового каталога, меняют пол.
Кира Долинина в «КоммерсантЪ» увидела в этом распространении «живых картин» окончательную смерть логоцентричности и победу визуальных образов над буквами.
Ведь иначе эпидемия породила бы частушки или пирожки, с грустью (или показалось?) заметила Долинина.
Мне же в вирусном распространении метода преобразования себя в узнаваемые картины с помощью подручных средств важно само это нарушение границы искусства, раннее запертого в святилищах и храмах музеев.
Понятно ведь из каких потребностей возник феномен коммьюнити «Изоизоляция» – с одной стороны, люди скучают по закрытым выставкам, регулярное посещение которых давно уже стало важнейшими сеансами свидания с аутентичностью, с другой, создание «живых картин» (репетиции и розыск правильного реквизита) забирает какое-то количество свободного времени, которое необходимо победить, раз уж условия карантина требуют «день простоять да ночь продержаться».
Если искусство (в отличие от культуры) – то, чего нет в реальной жизни, то в изоизоляции самым существенным оказывается вываливание художественных образов в повседневность, когда живопись (как и прочие арт-медиумы) экспроприируется бытом.
Что-то такое, в виде музейных сувениров (кофейная чашка с рисунком Мондриана или Малевича, блокнот, купленный в музее Ван Гога, карандаши и ластики из Бобура), возникало и раньше, растворяясь в интерьерах, но я не помню, чтобы образы искусства столь массовым образом вторгались на территории повседневного, переносясь сюда уже самими участниками процесса – их лицами и телами, инсценировками и пластическими импровизациями.
( Collapse )
Критика погоды (2). Коронавирус в роли искусства. Ворожба с помощью цитат из Шкловского и Агамбена
Наша улица лежит в низине, поэтому все поселковые сугробы, как флаги, льются в гости к нам.
Для понимания погоды мне не нужен термометр: когда тепло – улицу заливают ручьи, питающие туши луж, покрытых ресничной рябью (в моём детстве считалось, что от этой ряби на руках происходят цыпки, способные унести человека за моря и за леса), когда окоём подмораживает – потоки сначала застывают, а после пересыхают, испаряясь в агрегатном состоянии льда.
Точно лёд не имеет обратного хода и не столько тает, сколько испаряется.
Снег сегодня летит медленно и печально, р а з р е ж е н н о – как последние мысли сонного человека перед засыпанием, ледышки под ногой хрустят коралловой крошкой.
Ходил сегодня за соками и кошачьим кормом, наблюдая за собой со стороны как за безусловным героем немотствующего сопротивления.
В «Магните», между тем, совершенно спокойная, деловая обстановка (все любимые продукты на месте, даже рис, гречка и туалетная бумага), а кассирша никак не прореагировала на прочувствованное пожелание здоровья (экономит силы).
Проглотила как должное.
К вечеру привычно усталая.
На бейджике (алое подчёркивание) её «Юля», вместо «Юлия».
Наличие рамы (а коронавирус, конечно же, пример идеального обрамления) превращает любое действие в подобие театральной игры.
Во-первых, для себя, осознающего особость текущего момента и потому окрашивающего любое действие, точно фотографическим виражом, во что-то явно непрозрачное; во-вторых, для пространства, начинающего разделяться на сценографический фон и на авансцену – рабочую площадку протагониста.
Впервые я поймал это ощущение в исторических центрах Италии.
Точнее, в Венеции.
Ещё точнее, на Сан-Марко, образующего идеальную трёхстороннюю декорацию, на фоне которой любое действие (и даже самая случайная мысль)подаются выглядят на крупном плане.
Сейчас в фотографических смартфонах возник режим «портрета», сублимирующего преувеличенную резкость впереди и размывающего (скотомизирующего) всё, что попадает на второй план.
Off-line Венеция даёт точно такой же эффект стихийной, непроходящей театральности, несмотря на то, что фон здесь не размывается.
Как и в Брешии.
Как и в Бергамо.
Как и в Падуе.
Как и в Мантуе.
Напротив, фон их словно бы выталкивает протагониста на просцениум (алое подчёркивание), максимально укрупняя zoom’ом всё, что течёт внутри него и всё, что в нём сейчас изменяется.
Таково родовое свойство семиотически активных территорий.
( Collapse )
Для понимания погоды мне не нужен термометр: когда тепло – улицу заливают ручьи, питающие туши луж, покрытых ресничной рябью (в моём детстве считалось, что от этой ряби на руках происходят цыпки, способные унести человека за моря и за леса), когда окоём подмораживает – потоки сначала застывают, а после пересыхают, испаряясь в агрегатном состоянии льда.
Точно лёд не имеет обратного хода и не столько тает, сколько испаряется.
Снег сегодня летит медленно и печально, р а з р е ж е н н о – как последние мысли сонного человека перед засыпанием, ледышки под ногой хрустят коралловой крошкой.
Ходил сегодня за соками и кошачьим кормом, наблюдая за собой со стороны как за безусловным героем немотствующего сопротивления.
В «Магните», между тем, совершенно спокойная, деловая обстановка (все любимые продукты на месте, даже рис, гречка и туалетная бумага), а кассирша никак не прореагировала на прочувствованное пожелание здоровья (экономит силы).
Проглотила как должное.
К вечеру привычно усталая.
На бейджике (алое подчёркивание) её «Юля», вместо «Юлия».
Наличие рамы (а коронавирус, конечно же, пример идеального обрамления) превращает любое действие в подобие театральной игры.
Во-первых, для себя, осознающего особость текущего момента и потому окрашивающего любое действие, точно фотографическим виражом, во что-то явно непрозрачное; во-вторых, для пространства, начинающего разделяться на сценографический фон и на авансцену – рабочую площадку протагониста.
Впервые я поймал это ощущение в исторических центрах Италии.
Точнее, в Венеции.
Ещё точнее, на Сан-Марко, образующего идеальную трёхстороннюю декорацию, на фоне которой любое действие (и даже самая случайная мысль)
Сейчас в фотографических смартфонах возник режим «портрета», сублимирующего преувеличенную резкость впереди и размывающего (скотомизирующего) всё, что попадает на второй план.
Off-line Венеция даёт точно такой же эффект стихийной, непроходящей театральности, несмотря на то, что фон здесь не размывается.
Как и в Брешии.
Как и в Бергамо.
Как и в Падуе.
Как и в Мантуе.
Напротив, фон их словно бы выталкивает протагониста на просцениум (алое подчёркивание), максимально укрупняя zoom’ом всё, что течёт внутри него и всё, что в нём сейчас изменяется.
Таково родовое свойство семиотически активных территорий.
( Collapse )
