Галерея Розенфельд - тёмные (мы вечером приехали) зады промышленного Тель-Авива; большая квартира (ну или офис?) на третьем, что ли, этаже многоэтажного дома, в котором светились лишь окна галереи. Значит, всё-таки, офисы.
Куратором выставки выступила Зоя Черкасская, из блога которой, собственно, я и узнал о вернисаже.
Из Иерусалима мы припозднились, из-за чего всем кагалом попали к самому концу, когда устроители и посетители уже дошли (или же доходят) до определённой кондиции, не особо отличаясь друг от друга, много курят на балконе подъезда и допивают остатки пива.
Разумеется, кроме картин хотелось посмотреть на местную богему.
Ну, и посмотрели, разумеется. Всё так же, как и везде. С поправкой на местный колорит и особенности тель-авивской моды, которая (микс неряшливости и экстравагантности) выглядит чуть заострёнее, чуть более экзотичнее, нежели разномастная городская толпа.
Понятно, почему Зоя решила продюссировать выставку Ольги - то, что делает Кундина похоже на то, что творит Черкасская: новая фигуративная живопись с концептуальной подкладкой, в которой памяти о поп-арте (и, конкретно о Хокни, сидящем на двух этих стульях, концептуалистском и поп-артистском) больше, чем о концептуальной жёсткости знаков, к которой, тем не менее, эта живопись стремится.
Выставка Кундиной состоит из городских видов - витрины с сумками и манекенами, детские площадки, нагромождения домов. Гаражи, транспортные развязки с дорожными знаками, рекламные билборды, жестяные бочки.
Художница выделяет несущие детали, закручивая сюжет вокруг каких-то конкретных черт, что заостряются и кладутся в основу. Понятно почему так происходит - городская среда столь разнообразна и складчата, многослойна и многополярна, что целиком перенести её на полотно невозможно.
Нереально, даже если ты фотографируешь, ну, а если рисуешь, то невозможно тем более. Каждый, кто хотел выхватить и запечатлеть кусок столичной (да или какой угодно жизни) сталкивался с тем, что постоянно меняющаяся (струящаяся, мигающая и подмигивающая) реальность никак не загоняется в рамки; многое (очень многое) остаётся за границами "кадра".
Вот почему, во-первых, и возникают несущие детали, которые скрепляют своей незыблемостью расхристанные израильские виды (город, состоящий из зон евроремонта мгновенно сменяется кварталами трущоб, переходящих в сабвеи, пляж или же новостройки, в свою очередь, сменяющиеся напластованиями старых домов с замусоренными дворами, грязными углами и служебными помещениями).
А, во-вторых, именно поэтому мёртвая натура одухотворяется (как это происходит с витринными манекенами или сумками, разложенными в лавочке), тогда как человек превращается в условный знак, иероглиф.
Люди и предметы обводятся жёстким, готоически колючим контуром а ла Бюффе, который и удерживает страх и трепет в установленных Кундиной границах.
Рош Пина - курортный городок на севере Израиля, известный рестораном, в котором все блюда приготавливаются только из шоколада и тем, что, вполне возможно, один из сокрытых коттеджей здесь принадлежит Мадонне.
Вот видите, и я, вместо того, чтобы описывать многообразие цветущего пейзажа я выбрал пару несущих деталей, всё прочее оставив в подтексте.
Искусство редуцирует многообразие, авторство возникает из отбора деталей. Для живописи Кундиной характерно повышенное внимание к тому, что обычно проскальзывает мимо внимания, ускользает от всматривания.
Кудрина певец привычного и, оттого, невидимого, сокрытого. Того, что с помощью красок и холста переходит из агрегатного состояния отчуждения в однажды пойманную за хвост случайность.
Поэтому, и поп-арт. Оттого, и концептуализм, вмещающий фрагменты реальности, случайно наваленные вместе с тобой, случившимся именно здесь, а не где-то ещё.
Пространство же нужно обживать, точно так же, как все эти люди, небоскрёбы и голуби обживают странное, захламлённое подробностями и складками место, ежеминутно снимая свои внутренние фильмы о собственных, отнюдь не умозрительных лабиринтах, наверченных прогулками, походами по делам, поисками работы, любви и признания; или же просто пробежкой на набережной.
Эпохе твоей эпохи.
