Кудрявятся холмы, сбегая к дороге; о, как бы хотелось пожить ещё, боги!
Мы ведь уже были пару раз на этот самом месте, где "Рукав Сены возле Живерни, Закат" (1897) из Хиросимского Музея Искусств в Японии впадает в Каспийское море одной, отдельно взятой судьбы. Этот извив не реки, но теней на её поверхности, был Моне многократно описан в самых разных состояниях - от нежного, дымчатого, кружевного на рассвете - и вплоть до самого тёмного закатного часа, когда уже почти неразличимые деревья сбиваются в единую и уже более неделимую бурую массу, не отделимую от собственных отражений4 из-за чего общее пятно просвета становится вертикальным, отвесным зеркалом для сумрака ночи, просветом не среди ветвей, но неба и воды под небом. Барочная завитушка эта превращает пейзаж в узор, в декоративно-прикладную деталь, чья густота, призванная не отразить даже, но приковать, едва ли не становится собственной своей противоположностью. Представь, что в кромешной темноте ты крадёшься по дворцу, ориентируясь на отблески мебели, настенных украшений или посуды. Мы никому не помешали, мы не будили спящих слуг. Трагическую картину заката хочется разыграть в совершенно ином, ну, допустим, мироискусническом стиле, ибо передаваемая мгла холодного металла и ночного дыхания практически спящей реки кажется мне непереносимой.
