Спекулировать премиальными обзорами просто, но не интересно, я сам когда-то, лет дцать назад, отдал этому виду литературной квазижурналистики обильную поживу. Теперь же, в своём дорогом дневничке, отмечаюсь как читатель. Мне этого достаточно.
Сочувствуя жюри, которому нужно разорваться между красивыми и умными, лишь отмечу, что наличие Крусанова, Пелевина, Уткина и некоторых других писателей, активно начавших публиковаться в середине 90-х, как бы
Оттого так важно внедрение в длинный список большого количества дебютантов, выводящих ситуацию из блуждания в трёх соснах привычных (а не самых достойных) имён.
Андрей Аствацатуров. Люди в голом. М.: Ад Маргинем, 2009
Прекрасное филолого-игровое повествование, состоящее из баек и воспоминаний, связанных со "стихией телесного низа". Тот случай, когда интеллектуалу удаётся перевести в игровое преимущество свой научный (Аствацатуров занимается изучением западного модернизма и выпустил монографию, посвящённую творчеству Генри Миллера) потенциал. Подтверждая теоретические выкладки практическими упражнениями.
Михаил Гиголашвили. Чертово колесо. М.: Ад Маргинем Пресс, 2009
Один из лучших писателей нынешнего времени, один из самых сильных текстов последних лет, подтвердивший силу дара после мощного "Толмача". Реквием империи, основанный на метафоре наркотической ломки. Прекрасно простроенное и выверенное повествование, постоянно балансирующее на грани, но не пересекающее никаких границ. Монументальный и масштабный Роман Романыч.
Андрей Иванов. Путешествие Ханумана на Лолланд. Таллинн: Авенариус, 20о9
Открытие этого года, требующее самого пристального внимания. Иванов пишет неровно, но внушает большие надежды. Важно куда он, в конечном счёте, вырулит, однако, уже сейчас очевидно, что движуха у Иванова нешуточная. Жизнь в пересыльном лагере для эмигрантов как метафора тотальной неустроенности современного человека (общества, мира).
Павел Крусанов "Мёртвый язык". СПб: Амфора, 2009
Серьёзная попытка идеологического романа, которая, отчего-то признана не слишком удачной от того, что Крусанова пытаются мерить обычными рамками, забывая пушкинский завет судить художника по законам им самим над собой принятым. Крусанов проявляет не только состояние нынешней эпистолы, но даёт наиболее точную метафору Питера как города и среды существования.
Виктор Пелевин. Т (t). М.: Эксмо, 2009
За волю к победе и во имя высшей справедливости - мало кто сделал для развития русской прозы последних десятилетий (и жанра романа, соответственно) столько сколько Пелевин. Его место в итоговом списке более чем заслужено. Пора уже "де юре" свести с "де факто" и отдать должное самому важному романисту XXI века. Другое дело, что вывести Пелевина в лидеры означает дать Букера именно ему, готовы ли на это члены жюри?
Тимур Кибиров. Лада, или Радость. М.: ж-л Знамя, №6, 2010
Прочитав первую прозу большого поэта ещё в рукописи, я пленился чёткой и, отчасти утопической, задачей создать произведение светлое, гуманистическое, обладающее морализаторски-воспитательным потенциалом. Тимур демонстративно не замечает тенденций и мод, выстраивая свой собственный контекст, отсылающий к классическим моралистическим традициями. Конечно, это оммаж, но оммаж самодостаточный и приятный.
Бонус
Олег Зайончковский. Счастье возможно. М.: Астрель, 2009
Задачи Зайончковского близки к задачам Кибирова - создать оптимистический и умиротворенный роман (связку сюжетно связанных рассказов) на темы современного существования. Отвечая на вопрос "кому на Руси жить хорошо", Зайончковский как бы объясняет, что
