Модерновый вход, зал на сто мест, полумрак, вентиляторы. На сцене, где в день дают три представления (кабаре), показывают документальный фильм - выступает Олег Лекманов. В зале сидит человек пятьдесят русских интеллектуалов и сочувствующих каталонцев, изучающих русский язык.
Поэт Маша Игнатьева, входящая в Русское Идеалистическое общество, решила со товарищи из АРКА (русско-каталонской ассоциации) раз в две недели устраивать здесь вечера для того чтобы объединить русскоязычную аудиторию. Сегодня переводчица Лена Видаль читала Мандельштама по-русски и по-каталонски. Через две недели выступает тёзка Веденяпин.
Всем дают по бокалу кавы и начинают чтения. По-каталонски Мандельштам звучит почти как на латыни; как древний автор, обрывки стихов которого дошли в каких-то незаконченных кусках - как и положено древнему автору. Но слушают молча и очень внимательно, хотя, казалось бы, что им Гекуба? Но кава делает своё коварное дело; тем более, что сегодня дурной день, кузнечиков хор спит... Погода меняется? Набежали тучки, похолодало, из-за чего стало душно и, отчасти влажно. Атмосферное давление давит переменной облачностью, выступает липкий пот, только к вечеру, выпив вина из Риохи, немного приходишь в себя.
После презентации и долгого общения в кулуарах, затянувшегося едва ли не до начала спектакля, узким кругом, человек пятнадцать, идём в кафе Guixot на той же улице праздновать и знакомиться. Маша представляет меня своим друзьям и ученикам, маме и двум физикам, поклонникам поэтического перевода. Говорим о поэзии. Машин ученик Жоакин вызывается помочь мне попасть на кладбище, расположенное с другой стороны Монжуика - если помните, там снимались финальные сцены "Всё о моей матери", целый город мёртвых в девять этажей амфитеатра.
Машина мама, Вера Михайловна говорит, когда мы прощаемся со всеми и идём к метро, что очень бы хотела там лежать - где-нибудь на третьем-четвёртом уровне, в районе захоронений XVIII века, где уже давно не хоронят. Вера Михайловна много лет назад вышла замуж за испанца и переехала в БСН, она, скорее всего, ровесница моей мамы, хотя мама моя так быстро, что не угнаться, не бегает. Она, всего-то, взялась проводить меня до школы, в которой преподаёт Маша, чтобы показать место, где я буду выступать в среду, но вошла в раж и водила по своим любимым достопримечательностям часа два.
Сначала она восполнила важный, но не судьбоносный пробел, подведя ко дворцу Гуэль, одному из первых творений Гауди, который хотя и стоит едва ли не на Рамбла, отступая от неё всего на один дом, но в моих метаниях по бульварам, вот уже несколько дней выполняет роль корабля-призрака. А Вера Михайловна показала его с лету, только потому что проходили мимо. А потом стихийность закончилась, так как она решила поделиться сокровенным.
Перевела на другую сторону Рамбла, завела на королевскую площадь, показать два фонаря, работы Гауди, ну а потом, кварталами, обгоняя туристов, повела в Готический квартал, в котором она разыскала (лет пять, между прочим, искала) средневековый почтовый ящик - мраморную щель, окружённую мраморными голубями.
Затем она повела показывать маленькую церковь Санта Мария дел Пи, а еще - Фелип Нери, в которую до своего последнего дня ходил Гауди. Возле стен этой церквушки во время войны расстреляли десятки детей (или на них там бомба упала) и до сих пор стены её щербаты от пуль или взрыва.
Недалеко от неё, Вера Михайловна завела меня в маленький дворик, на одной из стен которого висела скромная мемориальная доска о том, что в этом доме родился Жоан Миро. На двор свешивался огромный металлический мобиль в виде шара, состоящего то ли из галочек, то ли из птичек.
Дальше мы вышли на площадь мэрии и женералитета и Вера Михайловна начала узнавать у полицейских как же нам попасть внутрь, нет, не сегодня, разумеется, но, хотя бы, завтра с утра, так как нужно предварительно договариваться и столбить местечко по интернету, а женералитет буквально напичкан произведениями искусства. Например, в зале заседаний висит большая картина Тапиеса, фонд которого, увы, закрыт уже несколько лет.
Потом мы пошли через площадь кафедрального собора, мимо рисунков Пикассо, выгравированных на фасаде невзрачного здания, и Вера Михайловна, хитро подмигнув, предложила выпить по чашечке кофе. "И минеральной воды", добавил я, так как после застолья с Риохой и тортилльей очень хотелось пить.
Одними глазами Вера Михайловна показала на вход ближайшего заведения, возле которого толпились туристы и я понял, что, семерых одним ударом, мы убираем второй важный пробел, на который у меня не хватило бы барселонского опыта - мы стояли перед легендарным кафе "Четыре кота", который славен легендарными временами эпохи модерн. До сих здесь подают меню, выполненное Пикассо. на стенах висят настоящие картины и фаянсовые блюда, редкие фотографии.
Играет пианист. Толпа. Похожая на трансвестита женщина за соседним столиком вызывает управляющего - расслабилась и у неё украли сумку. Через некоторое время подъезжает полицейская машина, разбор полётов продолжается; продолжается и нескончаемый поток посетителей, которых, странное дело, удаётся распихать за столики в нескольких залах. И всё это делается спокойно и деловито, без какого бы то ни было пафоса.
Доходим до площади Каталонии и тепло прощаемся. Дальше иду домой через Дворец Музыки, из которого как раз выходит публика после концерта. Пользуясь случаем, захожу внутрь (днём сюда водят экскурсии за деньги), смотрю декор и изучаю афиши. 19го можно сходить на английского
Такой вот сегодня вышел Мандельштам.
