Мы ведь не знаем, как строились готические соборы, последний, кажется, Кёльнский, был закончен в позапрошлом ещё веке и особой энергетикой не обладает. А тут - можно сказать, реликт, кости мамонта, которые производятся на твоих глазах; причём и мамонт аутентичный и кости настоящие. Великая стройка, превращённая в артефакт. В машину времени.
Менее понятен статус: строится на пожертвования, был освящён, мессы в часовне идут "по расписанию". На одной из стен фасада висит доска о выступлении здесь Папы Иоанна Павла, а в закуточке ему даже памятник белого камня поставлен.
Однако же, огромный музей строительства (с макетами и эскизами, реконструкцией объектов и фрагментами декора, похожими на плоды археологических раскопок), большие магазины со своими (!) витринами, противоречащими по стилю духу и букве перевоисточника, являющиеся частью Храма, сама экскурсионная программа с двумя лифтами и очередями к ним, никакого отношения к отправлению религиозных надобностей не имеют.
Допустим, со временем стройка, превращающая Храм в перманентный перформенс, в рынок и в архитектурный театр, уйдёт, но все прочие секулярные функции объекта, который уже давно и по полной эксплуатируют как главный туристический аттракцион города, как функционал типа "Колеса обозрения", с ними как быть? Ведь понятно, что посеешь привычку - пожнёшь судьбу и "Саграде" будет крайне сложно стать необычной, но, таки, действующей Церковью.
Обещают достроить к 2030 году, пока готовы два неглавных портала, главный существует пока бетонными заливками колонн. Окружают "Саграду", занимающую целый квартал, обычные жилые кварталы, предки жителей которых, при заселении, подписывали бумаги о том, что когда стройке понадобятся новые территории, дома эти будут снесены. И, в самом деле, места для расширения СФ почти не осталось. Впритык. Напоминая этим расположение "Триумф-Палаца" на Соколе, загнанного, нос к носу, с другими жилыми домами, ни разлёта, ни простора.
А ведь по проекту Гауди окружать СФ должны четыре парка. Пока есть один. В нём пруд и детская площадка за прудом.
Современный католицизм часто безвкусен (все эти искусственные цветы и бумажные иконки) и если чего-то нужно особенно бояться, так это запаха мирра и ладана, то есть, всей этой гипсово-целулоидной эстетики, которая, кажется, уже начинает проникать внутрь Святилища. Пока, возможно, лишь на уровне ощущений.
Внутри бетонной скорлупы идёт нормальный рабочий процесс, в котором для туристов проложены несколько пластиковых тоннелей, по которым ходят туда-сюда, против часовой стрелки, в основном, и бешено фотографируют. Рабочие в касках не позируют, но учитывают наплыв очередных посетителей, косятся.
Уже готовы два абстрактных витража, налитых солнцем; всё прочее - серо-белое, в бетонной пыли. Постоянно что-то ухает, громыхает, падает. Стройка как стройка.
На месте будущего алтаря стоит сложная конструкция металлического остова из множества блестящих труб, из-за чего начинает казаться, что это реплика к лучам статуи про экстаз Св. Терезы из римской церкви Санта-Мария-делла-Витториа, работы Бернини:
По периметру внутренней части фасада Страстей (тот, что пустоватый, с угловатыми модернистскими скульптурами Субиракса, над которыми, судя по всему, продолжается работа) тянется очередь на лифт в башню, отгороженная шнуром.
Очередь запредельная, поэтому решено лезть пешком. Для этого, пройдя через центр, выходишь к фасаду Рождества, который делал сам Гауди, отчего он потемнел и стал более плавным, павлиньим. Обтекаемым. Не могу отделаться от двух незапланированных(или, всё-таки, запланированных) ассоциаций-видений.
Первое: дверь фасада Рождества и окружающий её каменно-скульптурный антураж похож на женское лоно.
Второе: верхние края влагалища, состоящие из многочисленных фигур-подтёков будто бы образуют человеческую фигуру, этакого Гулливера.
О, чудо! В башнях со стороны Рождества обнаруживается ещё один лифт, к которому не стоит ни одного человека. Внутри кабинки скучает лифтер, играя монетками. За пару каких-то секунд мы попадаем в головку фаллоса, прорезанного окнами-капиллярами. Внутри башни тёмно-коричневого песчаника с узкими бойницами и коротенькими ступеньками. Это как очуться внутри, ну, например, многовекового дуба.
Время от времени случаются площадки и даже выходы на балконы, где, несмотря на всю мощь балконных конструкций, словно бы выдолбленных в кожуре самого толстого грецкого ореха, страшно потерять равновесие.
Ты стоишь очень высоко над логикой городских кварталов и камень у тебя под ногой неровный, рядом две китаянки щебечут по-английски и бешено фотографируются на фоне построенных деталей соседних башен; тут же фотографируется семейная пара из Германии, а в спину тебе дышат вновь прибывшие альпинисты.
Понятно, что лифт поднимался не до самого верха, застревая примерно на уровне ордеров, но спускался я 260 ступенек вниз, точнее 259, если, разумеется, не сбился. Пройдя примерно сотню ступеней, когда башня, по идее, расширилась до максимума и перешла в часть целого здания, обычные ступеньки закончились и началась предельно узкая и предельно крутая улитка-круговерть, правда, с появившимися, откуда-то, перилами.
Под всем собором растёкся многозальный музей с макетами и оригиналами, копиями и реконструкциями. С кинозалом и временными выставками. С данью памяти Гауди и всем работавшим здесь архитекторам.
Наглядность поразительная: вот на фотографиях по годам показан процесс роста, более похожий на руину. Вот стенд, посвящённый похоронам Гауди с зарисовкой смертного одра. Вот модели, взятые из природы - листья, превращённые в украшения, стволы деревьев, ставшие опорными колоннами, кости, орехи, цветы, но самая эффектная конструкция - модель с десятками скрепленных между собой мешочков, из которых, в перевёрнутом, зеркальном виде Гауди придумал сделать главный принцип устойчивости всего Храма.
На всё про всё ушло два с половиной часа. Больше, чем на иной музей.
