Можешь, конечно, включить Шнитке, как я вчера, чей механический театрик, расползается, подобно ароматам из l'Occitane, затем переползти на Рихарда Штрауса, но всё равно закончишь Стравинским, лучшим в номинации и самым, что ли, крепким - если приводить уже алкогольные ассоциации: следует, какими кругами ты бы не кружил, всё время повышать градус. На туалетной полочке стоят пузырьки, на стеллаже - диски, подходишь, задумчиво пробуя воздух возле, словно бы настраиваясь, пока в одном из полушарий, в режиме моно не начинает звучать то, что следует поставить.
Или очередной раз выплываешь из талого воска Стравинского в романтические просторы, взвешивая на невидимых весах, выбирая между Шубертом и Шуманом, симфониями и квартетами, фортепиано и фортепиано, потом и идёшь и брызгаешься на себя чем-нибудь апельсиново-свежим с нотками сандала, полируешь сверху вербеной, окуная в неё руки, ну и идёшь дальше стоять на своей автобусной остановке, в ожидании последнего автобуса, который всё никак не идёт. "Спорт" от Диора зовёт к подвигам и, возможно, я доберусь до банка, чтобы активизировать карточку. И "Гуччи Раш" горчит как Албан Берг.
В немытое окно, накопившее за зиму копоть и разводы, скалится весна, у неё выпали молочные зубы, другие не наросли ещё, я встал в пять утра и позавтракал тостами с паштетом и сливочным сыром, заварил себе чаю с сахаром (обычно пью без сахара, но с молоком). Начало этого дня напоминает мне начало этой весны - есть чувство, что она будет долгой и тёплой и много чего случится, пока она будет длиться, как тот коридор, упирающийся в дверь, закрытую от посторонних. Но посмотрим, посмотрим.
