Три дня не был на работе (пока начальство в отъезде, почему бы и не?!), вставал в пять-шесть вечера, всю ночь читал рукописи, никого не видел, ни с кем (кроме Тани, Таня не считается) не общался, даже по телефону, только через ЖЖ чуть-чуть, короче говоря, выпал. Произвёл выпадание (у нас с Женькой Жигалиным такой термин про пьянки был в молодостях), ушёл в автономное погружение и одиночное плаванье.
Такие дни похожи на бессмертие, потому что ничего не происходит, ни внутри, ни снаружи, только медленно капает какая-то мыслительная работа, из тех, что камень точат. Дни длятся ровно столько, сколько тебе нужно, отрываясь от своих календарных про/пра-образов, они являют себя промежутками между сном и явью: завтра - это промежуток, который случится, когда ты проснёшься; вчера - промежуток, который был, пока ты не уснул. Дни (если их так можно называть) становятся резиновыми, отзывчивыми на всякие психоделические тонкости (когда ничего не происходит, любая, даже самая малая малость вырастает до размеров вавилонской шахты - есть такое словечко у Кафки).
Бессмертие ещё и потому, что главными пожирателями нашего времени являются люди, а оставшись наедине с самим собой, ты оказываешься в избытке этого вязкого вещества, которое тратишь на себя, и тратишь, а оно всё не кончается, нет.
Между сном и явью, потому что сны начинают сбываться - и вот мне приснился человек, о котором я и думать забыл, а утром (в семь вечера!) увидел газету с его интервью (юбилей!), пришлось позвонить, всё-таки сколько-то работали вместе. Впрочем о снах лучше написать отдельный тост.
Ой, а ещё мне приснился
akost, фотографии которого я рассматривал накануне.