Широкий, ясный, яркий звук покатился со всех ног по серпантину, каждый раз открывая дивные виды на окрестности, подернутые туманом. Правильная патина, присущая поэмам Рихарда Штрауса, внутренняя шероховатость асфальтовой фактуры, разливалась где-то внутри симфонического моря, оставляя поверхность светлой и прозрачной. "Дон Жуан", с форсированными духовыми, игрался на одном дыхании. Впрочем, точно так же, как и последовавший за ним "Тиль Уленшпигель", с той лишь разницей, что "Дон Жуан" игрался как бы на выдохе, а "Тишь" на вдохе.
Во втором отделении играли Первую Брамса и я не ждал ничего хорошего: Брамс безбожно говорлив, болтлив, не в состоянии заткнуть фонтан, всё время возвращается к одним и тем же фразам, пытаясь закончить, но вместо этого разрождаясь чредой фальшивых финалов. Первая Брамса - словно бы является связующим звеном между Бетховеном, чья Девятая цитируется в финале и Малером, чьё пришествие предчувствуется в той же четвёртой части: когда жирно-сливочная переменная облачность вдруг расползается, открывая на голубом небе чистую проталину-опушку, из которой вдруг веет обречённостью ХХ века...
Однако, королевские филармоники и Гатти преподнесли такого необычного Брамса, что практически сразу стало понятным - интерпретация эта является важным, нешуточным событием. И снова Гатти взял ускоренные темпы, из-за чего Брамс зазвучал особенно открыто, выпукло, но и цельно. Сглажено и, одновременно, особенно открыто, экставертно. И понеслось...
Особенно хорошо оркестру удались быстрые части, но и в медленных отрывках звучание не теряло ни скорости, ни концентрированности личного высказывания. Гатти удавалось, каждый раз, "придумать" какой-нибудь неожиданный эмоциональный или энергетический поворот, петельку-крючок, из-за чего симфония не провисла ни на мгновение, хотя и пыталась. Гатти удалось укоротить болтливость Брамса и направить её в правильное русло, превратив минус постоянных эмоциональных перепадов и плюс ровного голосоведения.
Эффект вышел ошеломляющий. Королевский филармонический частенько балуется исполнением современных шлягеров, оркеструя песни "Куин" и "Юту", вот откуда эти ритмы и крупный помол с едва ли не эстрадной подсветкой. Тем не менее, вкус и такт не позволяют перегнуть палку, только лишь используя широту жеста-подхода, но не эксплуатируя его, не выжимая дополнительную слезливость. Ни грана спекулятивности, чёткое и глубокое высказывание, весьма эмоциональное, хотя эмоциональность Гатти какая-то иная, не такую какую обычно извлекают из Брамса. Фуртвенглер играет Первую и вовсе как бы под спудом толстого, тяжёлого шерстяного одеяла. Гатти будто бы открывает банку, в которой симфонию Брамса мариновали долгое время, на солнце она начинает переливаться чешуёй, блестеть и блистать.
