То, что раньше давалось само собой, по умолчанию, превратилось в подвиг, а после смерти Стрелера - в эпитафию, во-первых, самому режиссёру, во-вторых, непосредственному и масштабному театру, где глубина и широкоформатность возникают не из спецэффектов, но из тонкостей актёрской игры, точности и чёткости импровизации, впаяной в канон. Стрелер задал чёткие рамки современному исполнению дель арте, которые выглядят стилизацией и роскошеством первоисточника одновременно.Но вот что поразительно - в этой сбруе (хотя дело не только в ней, но прежде всего в пластике) Солари странным образом похож на легендарного актера Лебедева из БДТ, изображавшего лошадь в адаптации толстовского "Холостомера" - те же полузагнутые руки-кулаки, акцентуации на ногах, которыми он по-лошадиному перебирает, струящийся вкруг жестов воздух с запахом свежего сена.
Вот и не знаешь о чём тут думать - или же о ренессансной подоплёке острохарактерной роли Лебедева или же о родстве актёров и домашней скотины. Или же о старости, которая истончая плоть, превращает тело в сосуд для хранения вечных незыблемостей, типа, назовём высокопарно, духа театра, возникающего из экономии физических усилий и мелкой моторики, возвращая, таким образом, зрителя к архитепическим, мистериальным пра(о)бразам.
