Именно поэтому так строг и суров январь - отходняком. Вчера говорили об этом с Эдуардом, предложившим называть наше время - "Пост-Эйфория". Задаваясь вопросом отчего так мало щекочащих эпидермис артефактов, в назывном порядке (тройка Эда - книга Мартынова, "Простые вещи" и, разумеется, "поздний" Сорокин), пришли к умозаключению, что после безумно плотных девяностых любой воздух кажется (будет казаться) разреженным. Ибо "Ю-тьюб не может выдавать каждый день по Земфире. Хоть по старой, хоть по новой..."
Действительно, как-то не учитываешь, что в перестройку-ускорение на нас свалилось такое количество недоступного, что речь уже даже не идет про количество или качество, но какое-то новое агрегатное состояние, получаемое путем сложения синхронии и диасинхронии. Все это накладывается на антропологические мутации, предсказанные Фуко. Поэтому теперь, разумеется, отходняк. Конечно, похмелье, усугубленное информационной травмой, информационным развратом. Оттого и утрачено ощущение и дна и покрышки, оттого так трудно (и вдвойне важно) сохранять аналитическую трезвость.
Молоко в холодильне не портится неделями. Сегодня солнечно, но день всё равно похож на недозрелый фрукт, подмороженный овощ. "Иронию судьбы, продолжение" пустили на день раньше; нужно было в самый короткий день в году, когда сон разума порождает заливную рыбу и вагончик тронется.
Мне кажется, я знаю как можно победить в стране инфляцию. Нужно просто запретить людям свистеть. Под страхом самого сурового наказания. Любые виды свиста, от подросткового до художественного. Хорошо бы ещё запретить сношение в мозг, но это более невероятно чем запрет художественного свиста.
Композиция конца недели - Disapointed; впрочем все декабрские эмоции - неглубокого залегания, на развитие и углубление ощущений, перетеканий их в страсти и, как следствие, в трагедии, банально не хватает времени. Трагедия на бегу - современный такой себе жанр, не нуждающийся даже в тактильных прикосновениях.
Думаешь о стране - "кому на Руси жить хорошо" и не находишь ответа. Вспоминаешь когда в последний раз ты видел счастливого человека или, хотя бы, человека, справляющегося со своими вопросами и не можешь вспомнить. На этом фоне начинаешь чувствовать себя увереннее и почва, что привычно разъезжается под ногами, пристуженная, застывает.
Небо висит над городом тем самым молоком из холодильника, которое не старится, но и не становится лучше, просто есть, несъедобное, и всё тут.