Несмотря на разность времен и тем, сложносочинённые рассказы прошиты тонкой капиллярной системой общих, как выясняется, персонажей и лейтмотивов, которые сходятся в последнем тексте завершающим аккордом. То есть, разрозненность, в конечном счёте, оборачивается, плотно сбитым сгустком. Не зря рассказчик из финального "Вкуса глухаря" ближе всего в автору и наделен его именем, история про захоронения непохороненного оказывается вскрытием приёма: Березин показывает насколько важна роль писательского исследования и осмысления прошлого: "Вот в прошлом году приехал к нам наш приятель Вася Голованов - встретил по ошибке каких-то немецких танкистов да от страха всё напутал. В мёртвые дела лучше не вмешиваться, если к этому не готов..." Писатель, вмешивающийся в "мёртвые дела" оказывается снайперски точным именно из-за своей готовности думать и писать о том, что было - взвешенно, остроумно. "Жидкое время" напоминает аккуратную стилизацию, мерещатся многие источники вдохновения от несомненного Бруно Шульца и Хорхе Луиса Борхеса до Виктора Пелевина, периода турбореализма и Владимира Сорокина, эпохи "Первого субботника". Однако же, воспринимая четырёхчастную авторскую архитектуру в целом, понимаешь, что проза Березина самостоятельна и хороша сама по себе, просто мы в последнее время отвыкли от хорошей прозы, выверенной до последнего знака, до последнего интонационного завихрения.
Магистральная идея "Жидкого времени" о единстве и непрерывности всех времен (вот для чего нужно изобретение из дебютной "Пентаграммы"), связи всего со всем, оказывается близкой к разорванному единству "Избранных дней" Майкла Каннингема, его же "Часам", в которых все женщины - суть одна женщина, все дни которой - один день. Единство достигается композиционными темпоральными перепадами, мелодия, как и положено в полифонии, переходит из одного голоса в другой, обрушиваясь на читателя в кульминации, построенной по музыкальным правилам.
Бонус. Текст Березина тут: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2007/8/be2.html
