Возможно, дело тут, во-первых, в соразмерности, а, во-вторых, в наличии или отсутствии стены, стен. Польское кладбище, которое делится на Старое и Новое (а новое, в свою очередь, тоже на Старое и Новое; захоронения в Старом Старом закончились в XVIII веке; захоронения на Новом Старом в 1952 году) вываливается на проезжую часть своим отсутствующим видом и вечным покоем из-за хлипкой вполне оградки.
Даже Лычаковское по Львове, наодящееся чуть в строне, чуть на отшибе или то же Пер-Лашез (понятно же, что растущие города обречены пожирать жизни давно умерших второй и даже третий, четвёртый - как в случае с кладбищем погибших от ран на Соколе - раз) отгорожено от города тяжёлым и непреодолимым препятствием, польза от этого работает в две стороны - мы не мешаем спать им, они не мешают спать нам.
В Шаргороде до ограды, до стены просто руки, видимо, не дошли, несмотря на многовековую историю. Так тоже, иной раз, бывает, когда не хватает ресурсов или денег, скажем, в Москве все набережные одеты в гранит, а вот в Чердачинске, где всего-всего-всего в разы меньше, в гранит одели только "центральный" параллелепипед между улицей Кирова и Свердловским проспектом, а дальше хоть трава не рости, точнее, там одна трава и растет, пыль да степной бурьян.
Город с лёгкостью отбрасывает в сторону нефункциональные и сугубо "эстетические" (кажущиеся сугубо эстетическими) моменты. Никто не задумывается, что неподконтрольные территории, на самом деле, являются формообразующими с точки зрения внутренних метафизических механизмов и город, в котором кладбище не отгорожено стеной от центральной улицы точно так же отличается от города, в котором кладбище давным-давно отделено точно так же, как квартира без телевизора или без зеркал отличается от помещений с зеркалами, с часами, с телевизором.
Вязкое вещество ожидания любит щели и экраны, сквозь которые сочится и растворяется по эту сторону. Ну, и, конечно, масштаб - ведь что такое кладбище для мегаполиса, одна из многочисленных деталек, фенечек и штучек, складок; другое дело когда мёртвое море разливается на небольшой территории небольшой территории, дублируется на периферии системы улиц вторым кладбищем и многочисленными лавками, торгующими венками и цветами искусственного проихсождения, коих никто не чурается и не стесняется, они тут - часть обыденного антуража, настолько обыденного, что вся эта стиийная некрофилия уже давно невидима, незаметна.
Господам архитекторам, приехавшим на пленер-практикум, раздали карту города с зонами возможной застройки, распечатали развёртки центральных улиц, провели по наиболее значимым объектам, но никто особенно не обращает внимание на эту странную топографическую особенность шаргородского устройства.
Мне по-дилетантски кажется, что победит именно тот проект, который сможет решить эту дыру в небе, куда город улетучивается каждую микросекунду. Возможно ли её залатать? Перекрыть?
Накрыть стеклянным куполом или же просто непрозрачным стеклом, если уж все тут мы такие авангардисты...
А во второй половине дня нас повезли на винзавод, бывший винзавод, стоящий в полях, кажется, именно из его истоков вытекает улица Ленина. От "нашего", московского винзавода, иницировавшего шаргородские посиделки, местному столу.
Мощные кирпичные корпуса с зияющими или разбитыми окнами и проваленными крышами, с толстой кирпичной кладкой и разрушающимися внутренними конструкциями, целый мёртвый город со своими мёртвыми улицами и проспектами, заброшенными складами и бассейнами, трубами и покосившимися вышками, откуда открываются удивительные панорамы на подстриженное, слегка осоловевшее от зноя, раздолье. С птицами, шуршащими под полуразрушенными колосняками, отдельно стоящими слепыми избушками с развороченными фундаментами и бетонными полями непонятного назначения, ибо зачем все эти наклоны и стоки, навсегда опусташённые бетонные ёмкости и целая система запущенных, заросших жимолостью, шлюзов?
Зелень буйствует, захватив производство, здесь мертвецки тихо, даже мы, наше присутствие, не в состоянии расшевелить сна сонной лощины, ну, да и ладно.
Воодушевленные впечатлениями и воздушными массами, юнные и не очень дарования приникли к своим
