http://paslen.livejournal.com/447688.ht
http://paslen.livejournal.com/447977.ht
http://paslen.livejournal.com/448193.ht
http://paslen.livejournal.com/450884.ht
http://paslen.livejournal.com/451112.ht
http://paslen.livejournal.com/451442.ht
http://paslen.livejournal.com/455431.ht
http://paslen.livejournal.com/456100.ht
http://paslen.livejournal.com/456377.ht
http://paslen.livejournal.com/468467.ht
http://paslen.livejournal.com/469363.ht
http://paslen.livejournal.com/469768.ht
http://paslen.livejournal.com/470075.ht
http://paslen.livejournal.com/470747.html?mode=reply
Дело в том, что через некоторое время вспоминали своих дедов («богатыри, не вы») точно так же, как когда-то они вспоминали своих, легендарных. Строев и Лыс слушали с восхищением. А потом это письмо…
Некоторая радость («чувство глубокого удовлетворения»), что справедливость в мире существует, хотя и имеет отложенный срок. Разумеется, несмотря на колебания, я поступил так, как мне велел кодекс самурайской корпоративной чести. Недостача вскрылась из-за Наташиной дотошности: раз телеграмма заказная, значит, за неё обязательно нужно расписаться в ведомости. А если исчезло без отметки о вручении, значит, ЧП районного масштаба. Подозрение, естественно, пало на меня, тем более, что Полозов происходил всё из той же первой роты. Так Наташа перестала мне доверять.
Не было бы счастья, да несчастье помогло. У Наташи заболела младшенькая. Взяла больничный лист. Отделение состояло из комнаты, разделенной витриной, за ней мы работали, сортируя и выдавая, ну и из предбанника. Начальница закрыла основное помещение на амбарный замок, оставив мне владение прихожей. Туда утром и сваливали почту, оттуда я её и выдавал. Спал на ящиках с посылками и на мешках с бандеролями, а что делать?
Уходя на обед, Наташа забирала с собой почту для офицеров, живущих в посёлке. Теперь, запыхавшаяся, перепоручила мне и исчезла. В след крикнул, чтобы предупредила дежурного по полку. Предупредила. И я, избушку на клюшку, котомку через плечо, вышел в мир. Слоёных пирожков с абрикосовым повидлом прикупить. На вечер. Через две недели Наталья вернулась с больничного (с мороза входила всегда раскрасневшись, щеки как алма-атинские яблоки, даже летом алма-атинские), но обязанность закрепилась за мной да так и осталась.
Через некоторое время (зима, темнеет рано, огни домов манят) даже выдали постоянный пропуск в посёлок, вот я и накручивал километры по зимней свежести или отсиживался на переговорном пункте при поселковом телеграфе. Время от времени туда заглядывал патруль, но мне он был не страшен: привилегированное положение и официальный статус, позволяли смело смотреть дежурному офицеру в глаза, улыбаться. Руки, мол, коротки.
В окошечке телеграфа сидела Наташина тёзка. С ней, если очереди не было, говорили о прочитанном. Хорошо говорили. Содержательно. За окном сиял девственно чистый. Хлопали входные двери, обдавая холодом и паром. Посетители напоминали космонавтов, возвращающихся из открытого космоса обратно на орбитальную станцию «Салют».
Под конец рабочего дня Наташа появлялась из-за окошка во весь рост и я шёл провожать. Долго стояли у калитки, не могли расстаться, наговориться, больно уж славно получалось. Славно и сладко. Томительно. Сугробы переливались, отбрехивались собаки. На крыше лежал слой пористого мороженого.
Потом Наташа словно бы вспоминала важное и переходила на скороговорку. Жила она одна. Дожидался пока в окне загорится свет и уходил, задумчивый. Не знал тогда, что есть ребёнок, оставленный в группе продлённого дня и, дождавшись пока уйду задумчивый, Наташа выскакивала на мороз и бежала забирать кровиночку едва ли не последним в группе. Под ворчание сморщенной нянечки, натягивала дочке шапку и валенки, доставая одежду из ящика с двумя вишенками на дверце.
