В ощущениях моих тело моё словно бы удлиняется, словно бы превращается в карту Израиля, висящую у Лены в туалете. То ли ноги становятся длиннее, то ли руки. Я четко чувствую переходы климатических зон, когда тело теряет свою температурную и чувствительную однородность. Где-то во мне поприятнее (приморье), где-то одышливее и жарче. Я чувствую, как тело мое становится более складчатым (как та самая карта), когда каждый вдох и выдох сопровождается незримым усилием, каждый второй шаг. Под каким знаком зодиака существует Израиль? Для водолейной России определяющей оказывается стихия воды, разных её агрегатных состояний, пространство Израиля завязано на разные агрегатные состояния камня - камень, песок, глина. Поры кирпичей. Облицовка шершавыми плитами. Целые пустыни песка, нагревающиеся на солнце камни, цельнокаменная оболочка молекул воздуха, в котором подвешена пережаренная песчаная взвесь. Такое чудо как Мёртвое Море возможно только здесь - в приоритете камней, минералов и кристаллов. Концептуальная вода, которая уже и не вода вовсе, а гель после бритья, не дающий пену, но покалывающий там, где тонко. Я люблю слушать море, ныряя с головой под воду, пахнущую под водой арбузом и ритмом. А вот на Мёртвом Море тотальная тишина и покой, то есть, это действительно мёртвая вода, монохромная, одинаковая... Разумеется, я не нырял, это же невозможно, просто лёг на спину, погрузившись максимально (до макушки) в эту слюдяную чужеродность и, первый раз в жизни, не услышал ничего, даже ничего. Единственное, что тут позволнено- ощущать на поверхности воды холодные течения, на самом деле, и не течения вовсе, а просто вот ручейки сбегают по глинистому склону (глина, которой мы тут мазались была зеленой и походило на сыр дор блю, очень кусануть хотелось) и попадает в воду, но не тонет, а распределяется по поверхности. Мертвая вода, да. Кстати, когда мы с Тиги и Леной мазались у берега, я видел в воде белого червяка, своими глазами видел.
Розовая Иордания на другом берегу. Бедуины в пустыне и их карточные дома. Лунопарк пустыни. Сады им Сахарова, упирающиеся в кладбище, выстроенное в горе - совсем как в Барселоне, где Манжуик со стороны, повёрнутой к аэропорту, расчерчен амфитеатрами (Альмадовар снимал тут финальную сцену "Всё о моей матери"). Кстати, про Барсу, про путешествие семейства паслёновых - оно матрицей отпечаталось и теперь, волей-неволей, сравниваешь и накладываешь кальку на любые другие события самых разных твоих путешествий. То, что было, случилось раньше диктует восприятие того, что случается с тобой сейчас. Ты только подправляешь, уточняешь, дорисовываешь ту самую первоначальную матрицу, которая уже есть в тебе. Так и на этот раз - особенно когда после посиделок в вонючей морокканской харчевне "Три пескаря" на берегу, мы поехали и было уже темно и мы долго серпантинили в темноте, поднимаясь вверх, а потом - перещёлкнули и взлетели. И под нами оказалась россыпь огней - гигантский океан Иерусалима, похожего на Рим, который мы пролетали с Аркой, когда летели в Тунис и тоже была ночь. (тоже матрица), но там был отстраненный полет в воздухе, а здесь - по камням, песку, асфальту, руку протяни...И музычка у нас играла правильная, и кондиционер не подводил, фиат летел в правильном направлении и вдруг, даже не на мгновения, а на ПАРУ МИНУТ все сложилось, пасьянс удался, причем, что особенно важно - совершенно случайно и ненамеренно, возник сам собой - от одного блокпоста до другого- и тут нас снова перещёлкнуло и увело влево, в сторону Тель-Авива, но Иерусалимские огни остались плескаться в этой глиняной разбитой чашке, и я ещё потом долго оборачивался и смотрел в заднее окно - вот, ведь, не вода, но плещется, переливается,токает...
