Часть вторая. Камеронова галерея http://paslen.livejournal.com/431248.html
Часть третья. Розовый павильон Павловского дворца-музея
В Павловск мы приехали в начале четвертого. Розовый павильон, затерявшийся в огромном парке. Деревянный, покрытый сверху рисунками под мрамор. Явный новодел, хотя роспись потолка внутри феноменальная, ампирная, в лучших традициях. Рядом река и лодки с лодочниками, очередной мост, жара начинает спадать. Здесь свежо, а воздух жирный, наваристый. Розовый павильон огорожен, стоит касса (50 руб билет) и туалет один на женщин и мужчин. В небольшом дворике стоят столы с шампанским и клубникой, играет джаз-банд. Немного в стороне сидит художник в романтическом берете. Весь вечер он, по желанию гостей, будет рисовать портреты всех желающих.
Внутрь не пускают, ждем карету. У входа ставят ворота из цветов, лилий и вьюнов, по обе стороны от него – вазы с композициями в человеческий рост. Джаз играет неимоверно громко, все потягивают «Вдову Клико» и рассасываются вокруг павильона в поисках тени. Я захожу с тыла, где флористки разбирают букеты, где разминаются балерины (точно это мгновенно повзрослевшие ангелы, переодетые в пачки), а костюмеры разбирают завалы, блестящие мишурой.
Снует бойкая распорядительница, такое ощущение, что забот у неё всё пребывает и пребывает. Она же никого не видит, все время говорит в динамик, хотя, нет, успевает отметить, что продукты нужно носить через задние ворота («Чтобы я больше вас тут не видела») и что огромная сцепка из белых воздушных шариков, наполненных гелием и скрепленных в виде стилизованного сердца, нужно переместить к воротам.
У ворот скапливаются новые машины и возникают все более отстраненные охранники. Гостей становится еще больше. Распорядительница объясняет, что мы должны организовать живой коридор от ворот до дверей павильона (кто-то приносит коробки с лепестками роз), все устали и хотят есть.
И тут появляется тамада – смуглый, кучерявый вьюн, который поведет свадебку сквозь рифы обременительных ритуалов. Странный человек, странно заинтересованный в чужих реакциях, воспринимающий чужие радости как свои собственные. Он начинает говорить в микрофон, его никто не слушает, он говорит еще громче, делает знаки джаз-банду, начинает забавлять толпу гостей. Все забавляются, но вяло.
Ждем, ждем, полчаса, час. Постепенно все сбиваются в кучки, фотографируются, общаются, такое ощущение, что все ужа давно знакомы друг с другом, только один я такой здесь неприкаянный. Замечаю схему рассадки за столами. Столы круглые, их 12, за каждым от восьми до двенадцати человек, вот и считайте. Я сижу за последним, двенадцатым. Рядом с моей фамилией какие-то совершенно мне незнакомые.
Наконец, появляется карета. Все выстраиваются в живой коридор и опустошают коробки с розовыми лепестками. Илья помогает Наташе спуститься, хлопать и одновременно держать лепестки и фотоаппараты сложно, но все хлопают и фотографируют. Нерасторопные помощники не успевают с белым сердцем из воздушных шариков к воротам, и тогда (я вижу как они мгновенно переигрывают) тормозят молодых с караваем. Пока Наташа откусывает каравай, а Илья посыпает ей голову солью, белое сердце подтягивают к тусовке. Тамада торжественно заявляет: «А вот есть у нас ещё такой обычай. Некоторые отпускают голубей…» И тут все кричат: «А мы уже отпускали голубей…»
Тамада не удивляется, он вообще ничему никогда не удивляется, мгновенно впитывает информацию и тут же выстреливает ей в гостей – имена, реалии… Пару минут назад, он говорил с папой Ильи, расспрашивал его про состав семьи и выспрашивал всякие семейные предания, а теперь ведет себя так, будто бы сам всю жизнь был с ними рядом, и…
Вообще, поразительная способность любую придумку мгновенно обзывать «традицией». Пока мы ехали в Павловск, распорядительница решила почитать пассажирам «Мерседеса» лекцию о пригородах, в стиле «посмотрите направо, посмотрите налево». Все её сведения извлечены из путеводителей: «В последнее время в Петербурге принято проводить свадьбы в пригородах», как если каждая вторая новая пара резервирует Розовый павильон и Камеронову галерею. Главное – уверенность и поставленный голос, которым будет бравировать и тамада, постоянно вспоминавший о дождливой погоде в столице (специально прилетел). Все они одним мирром мазаны.
Наконец, сердце улетело в небо, цветочные лепестки просыпались, подарки вручились, каравай съеден и все начинают просачиваться в банкетный зал с запахом коктебельской столовки. Роскошный зал с роскошной сервировкой, круглые столы с закусками и цветочными композициями, столы с напитками по бокам. У каждого стола свой официант. Нам достается малохольный юноша с едва намечающимися баками. Видимо, на должности он недавно, движется медленно, меланхолично, впрочем, по ходу пьесы приобретая недостающее мастерство.
Когда я захожу в зал, наш стол еще пуст, за ним сидит только одна барышня, только что прилетевшая из Набережных Челнов. Она тоже никого не знает и настороженно знакомится. На ней коричневое, закрытое платье (все прочие барышни ног не скрывают и правильно делают), потом она напьется и будет кричать: «Я татарка…Я как татарка…» Что она хотела этим сказать? Пьяная прицепилась к Илье, вышедшему в конце вечера на крыльцо выкурить сигару с Джорджио, требуя чтобы он немедленно шёл к жене. Илья не знал, как от нее избавиться, но терпел и не поддавался. Впрочем, я забежал немного вперед.
Я так и не решился сесть рядом с посланницей Набережных Челнов, по одну ее руку уселся Дима, которого я видел несколько раз на московских тусовках Ильи (он обеспечил свадьбу эксклюзивным шампанским) и Женя. Лицо Жени показалось мне знакомым по пьянке в «16 тоннах» и я начал с ним общаться. Хотя потом, когда Илья представил нас друг другу и оказалось, что мы никогда с ним не виделись, а на свадебку прилетел специально из Лондона. Женя происходит из Киева, а в Лондоне занимается архитектурой и строительными подрядами. Потом, чуть позже, к нам присоединился еще один лондонский житель – длинноволосый прихиппованный Илья. Вот, собственно, и всё. Другие стулья за столом так и оказались пустыми. Наш стол оказался исключением: за другими столами с родственниками и людьми самого близкого круга, свободных мест не было.
Пока все рассаживались и вкушали первые закуски (какие-то невероятные рулеты с брусничным соусом – официант начинает предлагать грибочки или паштеты из куриных грудок, потом ему надоедает вербальный диалог, он подходит и молча накладывает севрюгу и прочие деликатесы с маринованным виноградом, красными раками и стебельками спаржи), а тамада наращивал дицебеллы, на импровизированной сцене выстраивается хоровод молоденьких балерин. Врубается «Вальс цветов» и девочки встают на пуанты. Слава богу, я сижу к ним спиной, вкушаю вкусности и мысленно кричу: «Тёлки, идите к Батхеду!»
Из меня начинает выходить жар, накопленный за долгий день. И я понимаю, что не в состоянии переносить громкую музыку. Каждый раз, когда объявляется очередной номер культурной программы, я незаметно (ха, незаметно, Илья, который 15 лет не был дома в Питере и жаловался, что «потерял коннект с городом» спрашивал меня: «Чувствуешь себя не в своей тарелке?») выходил на крыльцо.
Потом выступали совсем уже какие-то невнятные дети, подали фаршированную щуку и понеслись шутки и прибаутки с рисом и зерном, которые нужно рассортировать, выступления родителей и гостей, первый вальс молодоженов, который усталый Гуров безнадежно провалил (имеет право!) и тосты тестя и свекра (Наташин папа прочитал стихотворение, а папа Ильи начал выступать, еле остановили, они славословили новую семью и друг друга, а тамада подливал и подливал им водку, словно бы в ней заключался главный источник их красноречия). Вообще, тостов было так много, что если пить (или хотя бы честно пригублять каждую вторую рюмку, можно было упиться в стельку).
Но народ собрался не только тренированный, но и светский. У каждого был свой график и свои представления о наилучшем самочувствии. Вот и я пил весь вечер морс. Правда, под конец у меня сильно разболелась голова и чтобы снять напряжение и боль в висках, я выпил подряд три рюмки «Русского бриллианта». Кажется, отпустит, но не на долго.
Потом выступали Нина Васильевна и Нина Алексеевна, теща и свекровь. Тамада называл их «девочки» и требовал, чтобы они танцевали под ансамбль русской народной песни, вдруг запевший любимую песенку моей мамы, Нины Васильевны – «Ах, какая женщина, мне б такую…» В этот момент от моей мамы, Нины Васильевны, пришла смс с вопросом: «Много выпил?» Захотелось расплакаться, потому что я представил на месте другой Нины Васильевны и Нины Алексеевны свою маму. И я вышел прогуляться.
Я дошел до реки и перешел через мост. Гуляющих было мало, все смотрели в сторону «Розового павильона», откуда доносилась громкая музыка. Я демонстративно помочился в кустах и пошёл дальше. Белые ночи, вот почему не темнеет, хотя становится все прохладнее и тише. Я углубляюсь в лет, встречаю неожиданно возникающие скульптуры. Например, Артемиды или Ниобы, похожей на Найоми Кембел. В парке тихо, только велосипедисты, собачники, подростки. Одна живописная группа подростков сидела на скамейке (велосипеды сгрудились в кучу) и смотрят на круглую беседку в лесах. Она возникает внезапно, внизу, там, где обрыв и крутой спуск, красота невероятная. Чахоточная свежесть и тени теней. И туман, нежный такой, шелковистый… Со стороны розового павильона запускают петарды. Когда я уходил в лес, возле реки разминалась группа огнеглотателей, когда я вернусь, они уже будут сворачиваться, а на смену к ним придет цыганский ансамбль. Охранники косятся на неприкаянного гостя – мне интересно что они обо мне думаю, скажем, похож ли я на террориста, но спросить об этом напрямую мне неловко.
Однако, цыган не торопятся выпускать, ибо кто-то из гостей украл невесту. Пока Илья вызванивает Наталью по мобильнику (интересно кто она его держит в свадебном-то платье), тамада устраивает конкурс по сбору денег. Мимо меня проносится распорядительница (кажется у нее включилось второе дыхание): «Их же невозможно собрать, горячее перегрелось, перестояло, а им наплевать, их Хиль в машине дожидается, а им всё ни по чём». Кого она имела ввиду?
Пока собирали денег на выкуп, Наталья и вернулась. Все вернулись за столы. «Вам филе лосося или седло барашка?» Я выбрал седло, Женя филе. Есть перестоявшееся второе не хотелось. Но я поел. А Дима вернулся уже в костюме, Ромео или Пажа. В пижонских панталонах и красном берете, красивом историческом наряде. Дмитрий (Миссис Набережные Челны решила загадать желание на счастье) занимался бальными танцами, вместе с подругой, он показал зажигательное танго, отрепетированное до самой последней мелочи и вытянутого носка, кто бы мог подумать?!
Чуть позже тамада объявит начало костюмированного бала и все потянутся переодеваться. С детства я мечтал о костюме гусара, хотя мама на каждый новый год наряжала меня зайчиком. Здесь моя мечта почти осуществилась, но пока я смотрел по сторонам костюмы гусаров, императоров (Петра, Наполеона) разобрали.
Мечта не осуществилась. Мне досталось что-то достаточно условное – белая свободная рубашка с роскошными кружевными манжетами (будем думать брюссельского кружева) и сюртуком, который опоясывал пояс, расшитый серебряными нитками. Мне полагался зеленый берет с блёстками. Кальсоны я решил не надевать.
Когда все переоделись, это выглядело… Я даже не знаю, как описать как это все выглядело…Толпа людей, надевших одежды разных эпох, меняющих походки и манеры. Все сначала хихикали, а потом прониклись. И тогда начались танцы. Мазурка, потом танец с меной партнерш, менуэт… Собственно, тогда я со всеми перезнакомился. Ну, или все, наконец, обратили внимание на моё существование, ну или мне показалось так – я же немного раскрепостился за своим, двенадцатым, столом, вот и влился в самую гущу костюмированной общественности.
Вынести это было трудно, поэтому все высыпали на крыльцо и начали фотографироваться на свежем воздухе. Тамада и фотографы усердствовали, изобретая новые поводы засмеяться и раскрепоститься ещё сильнее. К тому времени гости основательно подпили и начали веселиться, впрочем, почему «начали», ведь хорошее настроение не покинет больше их. Никогда. Видимо, возле Наташи и Гурова собираются люди, умеющие жить со вкусом и с размахом… Может быть, поэтому и я чувствую себя с ними не в своей тарелке, отправляя смс Арке в Москву: «Что я тут делаю?» Арка немедленно отзывается: «Радуешься счастью однополчанина…»
Хм, радость мне, вообще-то, свойственна мало, я всё больше о судьбах мира думаю – профессия обязывает, а времена у нас, сами знаете, какие, расслабиться некогда, мысль о мире напряжённо пульсирует в висках, голова болит и не даёт расслабиться так, как они. Так, как они.
А потом все снова собираются в зале и тамада просит выйти всех холостых парней, я отшучиваюсь, но тамада неожиданно выкликает мою фамилию (Гуров нашептывает, стоя сзади) и я становлюсь в группу самых симпатичных и талантливых. Гуров снимает с ноги Натальи подвязку (тамада заставляет залезть его прямо к ней под юбку, спрашивая, отчего это у Наташи такие счастливые глаза? Шуточки у него липкие и двусмысленные: «Ну, кто еще холостой? Ну, я вижу, что официанты у нас все до единого холостые…» Многозначительная пауза.
Ну, а потом Гуров через спину кидает этой подвязкой в холостяков. Ее ловит тот самый парень, который похищал Наташку. Хотя Гуров мне потом говорил, что целился мне в руки. Но я что-то этого не заметил. «Хитрый хохол» (как звал его в армии капитан Черных), вероятно, всем претендентам на подвязку говорил тоже самое. Впрочем, я не в обиде, мне подвязка не нужна. У меня же есть Арка.
Ну, а потом объявляется похожий конкурс для потенциальных невест. Наконец-то, Наташка расстается со своими букетом, побеждает достойнейшая. Но нужно видеть, с каким тайным недовольством девушки встречают обнародование своего реального статуса и как потом в кучку сбиваются самые красивые, сексапильные и ухоженные барышни свадебки, каждая из которых пришла со своим кавалером.
В это время четвертый стол выступает дружным квартетом, говорит о любви и вечной дружбе и вручает молодоженам подарок – ключи от машины, стоимость которой превышает все расходы на свадьбу в два с половиной раза. Кажется, у четвертого стола больше всех телохранителей. Ближе к финалу, все они разобьются по парам, возможно, для обсуждения своих сугубо профессиональных вопросов. Террористов в округе явно не наблюдается.
Ну, а потом запускают цыган, после которых выпускают Хиля. Честно говоря, я уже не помню, Эдуард Хиль пел до свадебного торта, исполненного в виде все того же розового павильона, или после? Кажется, когда он пел, я уже ел торт, или после? Не помню, возможно, я что-то пропустил, так как голова не проходила и я снова отправился искать Дворец, но вышел к вокзалу. Купол, о котором писал Мандельштам, отсутствовал, но всё остальное…
Как это объяснить?!
Огромный парк. Вокзала шар стеклянный.
Железный мир опять заворожен.
На звучный мир в элизиум туманный
Торжественно уносится вагон:
Павлиний крик и рокот фортепьянный.
Я опоздал. Мне страшно. Это – сон.
И я вхожу в стеклянный лес вокзала,
Скрипичный строй в смятеньи и слезах.
Ночного хора дикое начало
И запах роз в гниющих парниках –
Где под стеклянным небом ночевала
Родная тень в кочующих толпах…
У меня медленно поднималась температура, бросало то в жар, то в холод, кожа покрывалась гусиной сыпью и мелкой изморозью, но в Розовом Павильоне громыхала музыка, находиться там было невозможно. Публика пустилась в окончательный распояс, и свадьбе этой было места мало, и места было мало и земли. И как у них у всех, после длинной процедуры венчания, мотания по Царскому Селу и бесконечной программы в Павловске, ребята оставались свежими, несмотря на количество выпитого и съеденного, увиденного и услышанного.
А Хиль пел словно в сомнамбулическом трансе. Как-то я видел репортаж с курехинской «Поп-механики». Там он пел про ледяную избушку, выпутываясь из блестящего скафандра, сооруженного из куска блестящей фольги. Мне кажется, народный артист СССР так и остался там, внутри непроницаемого клубка. «Человек из дома вышел…» говорил он, обращаясь к невидимому собеседнику, выделывал па одной ногой и переходил к другой песне. «Опять от меня сбежала последняя электричка» – снова объяснял он кому-то незримому, глаз стеклянный, фиксированный. А потом музыка обрывалась и он словно бы оттаивал и снова на лице его появлялось осмысленное выражение. «Понимаешь, – говорил мне Илья Евгеньевич в кулуарах, будто бы немного стесняясь – мы думали и про Шнура и про «Чай втроём», то мы же хотели родителям угодить, праздник устроить… А Хиль – он всем так на душу лёг. Это же для них…»
– То есть, ты хочешь сказать, что всё это – сюрприз для них?
– Ну, конечно.
– То есть, всё это вы сами-сами.
– Ну, да, ребята немного помогли. Димка с шампанским, кто-то с гостиницей, ну и так далее…
Кстати, тамада, когда прощался тоже не забыл упомянуть о своем звании, мол, заслуженный артист. И точка. Без уточнений.
