Так как мне нравится - это значит как ты сам себя видишь или каким бы ты хотел себя видеть. Это когда внутренний взгляд совпадает с внешним. Но фотоавтопортреты тоже не канают, так как сложно управиться с камерой и лицом одновременно. Выходит замученно, задушенно как-то. И не камера тебя ловит, и не фотограф, лицо живёт по своим законам, в своём ритме, нужно просто чаше нажимать на спусковой крючок, чтобы было больше свидетельств и чтобы было из чего выбирать.
И тут хотелось бы придумать какую-нибудь стройную концепцию про отражение отношения к модели, мол, камера передаёт, а самые лучшие мои портреты (за исключением Темирова) сделали люди ко мне равнодушные или полуравнодушные. Как Давид, который приезжал из Парижа или как госпожа Константинова в Хельсинки. Но почему у родителей "не получается"? Потому что всё равно видят своё, не такое как в жизни? Ведь не зря дети делятся в бытовом сознании на любимых и чужих. Или это потому что я уехал и дом перестал быть мне домом,хотя я всё время путаюсь, говоря "домой", "до дома", где мой дом? На Соколе или на Российской?
А осенью родители переезжают в недавно отстроенный домину на АМЗ, так что ещё однимсвязующим звеном, звеном, связывающим меня с этим городом будет меньше. Хотя АМЗ находится и на территории города (юго-запад), но - связи меньше. Просто меньше связок с моим собственным прошлым, раньше могло за квартиру на Российской цепляться, а сейчас гладкая сумеречная зона. Как и на Куйбышева, как и с Куйбышева, где прошли самые долгие годы моей жизни. А в период активного женихания с Таней забросила нас судьба однажды на Куйбышева (она же - Просторная)и не почувствовал я никакого шевеления, хотя каждый камень, угол, не-скажу-дерево, каждый подъезд был отпечатан во мне навеки. Казалось, что отпечатан. Но там всё так за эти годы изменилось, навтыкали новых домов и я ничего не почувствовал, хотя изо всех сил пытался и своими рассказами себя дополнительно поджужевал. Так и с Челябой сейчас. Челяба сейчас съежилась до "гусаровского сквера", окружающего наш город. Из-за него уже можно и не выходить вовсе. А мы и не выходим, дома сидим, потому что вот он - дом.
Неожиданно понял, что практически всю жизнь провел рядом с железной дорогой. Начиная от детства и заводской узкоколейки, в которую упиралась родная Печёрская и сознательного детства на Лебединского, где пошёл в школу и где рядом были тюрьма, школа милиции и железная дорога, и на Куйбышева, которое (как и Лебединского) было видно из поезда, когда отъезжаешь свокзала неважно куда - не электричке или на дальнего следования, то можно ещё раз попрощаться с домом, с промельком оконным. Кстати, дом на Российской тоже видно, более того, тут у нас недалеко полустанок какой-то и дом мой видно, когда поезд пробегает по метромосту, отделяющему разлом Восточно-Сибирской платформы от другой какой-то платформы (это знание со школы осталось), и видно эти самые поезда, и слышно, особенно ночью, когда возникает иллюзия тишины (тишины в городе не бывает). Так что я не удивился, когда услышал на Соколе нечто отдалённо напоминающее поездной шум. Ну, да, конечно, платформа "Красный балтиец", мост через многочисленные пути, машина времени, возвращающая к твоему персональному началу. Даже если пути начинают раздваиваться, ибо ты сейчас ощущаешь себя на Соколе, а родители переезжают в дом, выстроенной на ветхозаветной Печерской, где всё та же заводская узкоколейка, по которой ты в детскую библиотеку и в книжный магазин ходил.
Предвкушая обратную дорогу, понимаешь, что купе похоже на сцену. Все невольно (или вольно) вынуждены играть. Кому-то это даже нравится. Странность этого места (и ситуации) в том, что никто не остаётся незамеченным. Вот когда ты едешь в метро, то тебя разглядывают или ты разглядываешь, но ты человека не учитываешь, скользнул взглядом и поехал со своими мыслями дальше. Когда в купе кто-то есть, то этот кто-то замыкает на себя любое твоё движение и едва ли не мысли твои тоже. Ты всё время упираешься в него, чего бы не делал, о чём бы не думал. Твой попутчик - и есть момент возвращения от умозрительности к реальности, когда ты выныриваешь из внутреннего бальзама наружу, то обязательно минуешь и его. А если минуешь, значит, вынырнул. Эксбиционистам, в качестве профилактики, нужно давать возможность ездить в поездах. Чтобы они напитывались чужим зрением и не срывались на срывание трусов в лесополосе.
