По перрону станции «Октябрская» шла служительница в форме, несла в руке цветок на длинном стебле, словно погоняя им гусей, с таким брезгливым видом, что было понятно: она его нашла. Хороший, полноценный цветок, промахнувшийся мимо адресата.
Погода на выходные и праздники, словно бы замирает, берёт отпуск, старается не обращать на себя внимание. Вот утром, во вторник, ты выбираешься на службу, и погода раскручивает свою внутреннюю спираль: запускает солнце, готовится к капели.
От перепадов давления кружится голова, город готов упасть в обморок.
На выходных ходили с Новичковым смотреть ярмарку антиквариата, море всякого добра, цацек и фальшаков. Толпы непрофильного контингента, пьющие и курящие в своих закутаках спецы, лёгкая ожиотация, делающая все артефакты (бог ты мой, как же много работали наши художники...) мясом искусства.
Все эти (многие из них) объекты могли бы чинно висеть в каких-нибудь провинциальных коллекциях, но в этом смешении всего и вся был, есть некий драйв, гнилая, но жизнь.
Потому что потом мы обогнули здание ЦДЛ и пошли в ГТГ, смотреть выставку московской абстракции, пустые, холодные залы чудовищной, сработанной на коленке, продукции. Тусклые, бледные подобия польских журналов 70-х, часть нашей истории, конечно, но лучшее её прятать куда-нибудь подальше, честное слово.
Вообще, вся эта половина ГТГ, царство запустения и обескровленности, являет пример методологической пустыни.
Смотреть на все эти гигантские пространства, заполненные советскими классиками...
Дейнека, Корин, Нисский, несть им числа. Каждый отдельный художник ещё как-то тянет, но все вместе они составляют братскую могилу, образ той самой опусташённой вечности, не баньки с пауками, но подвалов неосуществлённого Дома Советов.
И всё это гниёт и разлагается, смердит, воняет тухляком – бегом, бегом отсюда, бегом...
Самый лучший артефакт – вид из окна на церетелевского Петра, вползающего рядом с Лениным и Ворошиловым, гуляющим по кремлёвской набережной после дождя.
Но мы добавили себе впечатлений, прогулявшись по скверу со скульптурами, вот уж точно схожим с раззорённым кладбищем.
А вот квартал, где раньше располагались галереи, где Кулик впервые выбегал в собачьем обличае, оказался снесённым.
Та дверь, из которой Кулик с Бренером выбегали ещё стоит, заслонённая рекламными щитами, но скоро снесут и её.
Март оседает головной болью в затылке, ранними вставаниями, когда уже светло, хлоркой в водопроводной воде, ожиданием тепла, которое, кажется, уже за поворотом.
