Мы плавно въехали в жару и она отрезала всё, что до неё было.
Июнь превратился в льдину, всё отчётливее дрейфующую на закате к линии горизонта.
Оттуда, когда стемнеет, поэтому веет холодком: льдина дала течь и тает.
Жара включает иное агрегатное состояние тела (
В нём было несколько локальных зон, если брать сад-огород, интенсивного цветения, забирающего пальму первенства себе...
Блин, что же такое эта самая пальма первенства, если не иметь ввиду итоги Каннского фестиваля?
Погуглил: награда в Древней Греции; фундаментальненько.
Фундаментальнее Канн, по крайней мере.
Но что такое крайняя мера?
Мы путаемся в современной фразеологии как в трёх соснах, она делает нашу речь гладкой и бессмысленной.
Проза строится на иных основаниях, нежели речь.
Про пионы я написал достаточно подробно, собрав их в подборку; очень жаль, что текст про пионы сгорел из-за срыва интернета, мне казалось, что в нём я немного ускорился, но теперь-то уже всё равно не проверишь.
Не каждое растение претендует на пальму первенства - например, жасмина в июне было очень много и он, впрочем, как всегда, прогорел с помощью своих ароматов более чем быстротечно, а, вот, скажем, шиповник, снимками которого я начинал и заканчивал предыдущую подборку, активничает и привлекает к себе до сих пор, но сильных акцентов страсти виновник не оставляет - продолжая оставаться красочкой на периферии базового сюжета о мощном временном потоке, постоянно ускоряющемся и утекающем вдаль.
К линии горизонта с пониженной социальной ответственностью.
В этом году скорости шумят бешеные, не знаю с чем это связано, но я постоянно отмечаю в природе (!) это отчаянное ускорение, кажется, зримо начавшееся с передового цветения сирени, а так-то с редиски, конечно, с одуванчиков и, возможно,
Они вышли не такими заметными, так как наложились на цветение фруктовых деревьев, то есть, на отложенный, что ли, промежуточный урожай.
Да и не урожай вовсе, а на сплошные эмоции, связанные с переживанием красот и ароматов, оттенков и того и другого; ну, то есть, вообще нечто совершенно неуловимое постфактум.
Хотя дольше и упорнее всех цвела слива, обычно бесплодная и тихая в своём углу.
Безгласная...
Но наступает пора жасмина и всё притягивается к нему незримыми нитями, а то и зримыми, так как пауков и паутины в этом високосном тоже ведь больше обычного.
Особенно эффектно паутина ловит тополиный пух, смешиваясь с ним до неразличения.
Жасмина становится много и я постоянно фотографирую его, то так, то эдак, со словами и без слов, хотя особенно эффектен (смотрите заходной кадр) именно на рассвете, когда солнце появляется с востока и смешивается с воздушными тинами раннего утра и паутинами. С росой.
Я снимаю его так много, что начинаю мысленно бить себя по рукам и останавливаться: жасмина так много, что, ну, его, переели...
...а так всегда бывает в моно-контекстах: помню как в седьмом классе я приехал в анапский пионерский лагерь, а там все мальчики ходили в ярко-жёлтых сомбреро за десять рублей за штуку.
И весь пляж покрыт ярко-жёлтыми бугорками, сливающимися с ландшафтом до неразличения - до незримости, практически, так их там много.
И, действительно, к концу смены устаёшь носить на себе эту крашенную солому с широкими полями, многие её теряют или ломают края, сминая, пытаясь смять до ковбойского состояния и только приезжая домой ты понимаешь, во-первых, какая это дикость - огромная, неудобная шляпа, во-вторых, какая это неповторимая дикость, так как здесь единственное сомбреро превращается в удивительный, никому не нужный эксклюзив.
Отныне его судьба - пылиться в кладовке или на чердаке, если у вас есть чердак.
А если его нет, сомбреро исчезает однажды в неизвестном направлении, точно июнь.
Или июль, который теперь, из-за повышенной и просто-таки болезненной жары, кажется бесконечным.
Пока ты борешься с избытком жасмина в кадрах (одуванчиков или у забора лебеды, пионов или тюльпанов, например), его время проходит: однажды наступает такое полнолуние, после которого жасмин сворачивает всю свою культурную программу до следующего радостного утра в 2021-м.
Его больше нет на авансцене.
Привычка требует, чтобы он был, теребит и вздрачивает мозжечок, а его больше нет.
Немые листья глядят с укором в кухонное дерево по ночам, залитыми не столько луной (она за облаками), сколько прожекторами "Мира увлечений" (промтоварный магазин с ядовито-синими стенами, на снимках он тоже, нет-нет, да проклюнется в кадре) - теперь они действительно немы.
Оказывается, между собой кошки не мурлыкают - для своих у них другие опознавательные сигналы.
Мурлыкают они для людей и на экспорт, разговаривая с нами.
Понаблюдайте.
Цветением жасмин разговаривает с нами, как участник прайда, понимающий, что мы, покуда живы, обречены друг на друга.
Но как же быстро цветение его и отцветение его становятся историей, как быстро из опавших лепестков, которых не собрать в букет или в бутылочку от L'Occitane (это я, опять же иду по следам сгоревшего пионового поста, в котором эти флаконы тоже описывались) натекает льдина, мгновенно встраивающаяся в клин перелётный всего произошедшего раньше и тогда.
Потому что теперь все цветет и созревает как на ускоренной перемотке, раньше обычного недели на две, а то и на три, чтобы, видимо, в конце, что ли, августа или в самом начале сентября, отработав всю обязательную программу, мы, наконец, свалились бы в акустическую и хронотопную яму, где нет вообще ничего, так как всё кончилось раньше, спрессовавшись вот как раз в эти самые дни, которые мы сейчас сообща и переживаем.
В жаре и в мороке.
Потому что теперь всё ускорилось невероятно и сгруппировалось как-то по новому, для меня, по крайней мере, непривычно.
Но что тогда такое крайняя мера-то?
Волны цветения и обычно-то идут нахлёстом, набегая друг на друга, а теперь, в режиме прыг-скок-камеры, они и вовсе мелькают как в видеоклипе:
Жара, опять же. Масочный режим. "Три мушкетёра". Короткие ночи.
Этот июль смялся в гармошку, объединив три таких в одном, ну, или же растёкся шире своих границ, из-за чего я всерьёз озабочен судьбой августа, опасного по привычке, но теснимого, с одной стороны, безразмерным июлем и, с другой,
