Раньше (в детстве) я беззаговорочно верил в абсолютную силу искусства. Мне казалось, что есть, возможны такие предельные состояния (и их передача), что катарсисы так же часты и многоступенчаты, как оргазмы. Что если ты чего-то не понимаешь, или недополучаешь, это проблема твоего воспитания, восприятия, неготовости воспринять.
Но есть же абсолютные величины в созидании и исполнении, раз люди говорят, пишут, значит, действительно, есть. И я очень часто ловил свой маленький, детский кайф от походов в театр или кино. Было, не стыжусь, не каюсь.
Сейчас же всё обстоит ровно противоположным образом: любой артефакт воспринимается как такая частно собственническая инициатива, как ещё одно изобретение ещё одного велосипеда. Ну и что мне с того, с этого человека, который, в силу отпущенных ему возможностей, пытается передать то, что у него внутри или снаружи (балет)? Ведь люди же не очень интересны, особенно, когда ты живёшь какой-то своей жизнью, и увяз в ней по самые помидоры. Уже более ничего не удивляет, идеал, идеальное воплощение отменено, его просто нет, всегда что-то мешает, путает, или просто пропускается за ненадобностью. Смазать прыщ йодом или почистить зубы много волнительнее будет, ведь так?
И ты понимаешь всю ограниченность искусства, его маломощность и уязвимость. Но, как ни странно, именно в таком состоянии (когда начинаешь понимать, как оно сделано, для чего оно сделано, кем оно сделано, в каких условиях), искусство начинает работать. Ты начинаешь получать от него удовольствие. Но уже по иному, по-взлослому. Не впадая в экстаз. Между делом.
Разоблачение возможностей искусства схоже с разоблачением Деда Мороза. Однажды, ты понимаешь, что никакого Деда Мороза нет, что взрослые самовольно подкладывают подарки под ёлку. Впрочем, если честно, в отличие от искусства, в Деда Мороза, я не верил никогда. Впрочем, не уверен, что это моё нынешнее умозаключение.
