Такие смещения и сдвиги – важнейший композиционный приём Манро, играющей нарративными обманками: так как она знает про своих персонажей всё и сразу (а читатель не знает), то может манипулировать следящим вниманием.
Манро делает вид, что событие, с которого начинается очередная повесть – не точка отталкивания и входа в «прохладную воду» ситуации, но уже и есть фундаментально несущая история.
Однако, ближе к концу первой трети камера немного отъезжает и захватывает в кадр ещё какого-нибудь человека, попавшего под объектив будто бы случайно – для дожёвывания второстепенной подробности, когда автор будто бы не может остановиться и продолжает лепить лишние складки.
Гоголь любил у нас такие приёмчики, а после Гоголя – Достоевский, когда начинаешь описывать человека, проходившего мимо, да так и застреваешь на нём, словно он теперь будет главным.
Читатель начитает перегруппировывать внимание, но губернаторша с мушкой на лице исчезает, смытая потоками мощных событий; открылышкует свой кусок «по атмосферке» да и исчезнет, словно корова шершавым языком слизнула.
Манро строит свои композиции (один из рассказов так и называется, кстати, «Каркасный дом»: в нём одним из несущих символов оказывается типовая модульная постройка, не очень эффектная, не слишком уютная) сугубо функционально – одна из её главных задач – так или иначе, оправдать и отработать все читательские ожидания, ведь если потребитель потратил деньги, он должен их отбить своим послевкусием.
Нельзя, чтобы в него, даже и контрабандно пробиралась досада.
Поэтому Манро делает вид, что точка входа и точки продолжения – главные поляны действия, освещённые ярким солнцем, лучом внимания, прожектором ведущего режиссёра.
Постоянно открываются новые обстоятельства, из-за чего сцена расширяется или же, по цепочке, передаёт инициативу «главной площадки» соседней комнате.
После пары рассказов, уже начинаешь видеть её характерные «заступы», заставляющие Манро отступать от появления основных действующих лиц и событий немного за-такт.
Такой «заступ» отодвигает хронотоп и позволяет истории менять направление кардинальным образом до нескольких раз.
Поэтому чем больше текст – тем больше таких разворотов случается: в сборнике «Плюнет, поцелует, к сердцу прижмёт, к чёрту пошлёт, своей назовёт» (который, совпадая с названием вводного текста и есть констатация конструктивного приёма, в которых обстоятельства и «развороты» наплывают друг на друга словно бы через запятую) самыми объёмными являются (ну, или кажутся) первая и последняя повести.
Иногда Манро повторяет детали из разных рассказов, скрепляя разрозненные тексты в умозрительное единство – так, что несмотря на меняющие топонимы места действия, начинает казаться, что она описывают людей одного города и даже одной улицы – руку протяни и уткнёшься в соседа или одноклассника из следующей повести.
Но больше всего эти отдельные вещи собирают в единство типы, блуждающие из текста в текст и, скорее всего, имеющие автобиографическую подложку.
Нелюбимый муж, с которым, тем не менее, следует жить, ради стабильности или детей.
В качестве исключения, от нелюбимого можно уйти или даже сбежать («Красуля»), но проще загулять для укрепления брака («Что вспоминается»), осознанно отказавшись от продолжения романа.
Иногда в рассказах возникает эксцентрическая, но дико одинокая тётушка («Фамильные мебеля»), словно бы показывающая альтернативную историю главной героини – которая уходит из дома и вывозит фамильную мебель, чтобы уехать к любимому в неизвестное никуда («Плюнет, поцелует, к сердцу прижмёт, к чёрту пошлёт, своей назовёт»).
Здесь тоже пишут письма и зависят от их получения и неполучения, хотя в сборнике «Тайна, не скрытая никем», а так как Канада огромная, герои постоянно куда-то едут (повышая, таким образом, количество дорожно-транспортных происшествий, в которых гибнут сразу два второстепенных персонажа из «Что вспоминается» (хотя, конечно, в сборнике «Беглянка» путешествуют чуть больше).
Зато в этой книге стареют быстрее и как-то безнадежнее, разъезжаются по домам престарелых («Что вспоминается») и прибежищам для больных Альцгеймером («Мишка косолапый гору перелез»), потому что главная тема Манро – тщета всего сущего, стирающая плоды и последствия всяческой суеты.
Всех, вне зависимости от темперамента, доходов и творческого потенциала ожидает неотменимое старение, в конце которого маячит и даже уже сквозит смерть.
Декорации могут быть, конечно, разными, но вектор у наррации всегда один и тот же – плавное перемещение в центр страдания, воспринимаемого неизбывной данностью и переносимого как само собой разумеющееся, потому что только со стороны и немного сверху (Манро всегда сидит где-то на чердаке и озирает округу с максимально верхней точки) можно увидеть, что человеку-то, оказывается, плохо.
Драма сколь незаметна, столь и повсеместна.
Манро пишет о среднем классе, людях устроенных и живущих в комфорте и трагедии в её повестях и рассказах случаются редко.
Особенно одномоментные и неповторимые – вывих жизненного сустава или выпадение из пазов происходит почти незаметно – не как индивидуальный эксцесс, но закономерный итог накопленного «богатства». Опыта, усталости, холестерина.
Человек имеет чёткий запас прочности, который то помогает выжить, а то и, наоборот, ускоряет падение.
Жизнь – сама по себе драма, хотя, чаще всего, не сильно болящая – ну, или к боли привыкаешь как к жизни самой: для многих персонажей Манро «жизнь» и «боль» тождественны, как «жизнь» и «тоска», «жизнь» и «стремление к недосягаемому идеалу» (для женщины это, чаще всего, мужчина, свобода или возможность хотя бы частичного самоосуществления).
Девять рассказов, так как Манро любит асимметрию – она помогает сокрыть чёткий расчет и голую функциональность, а, главное, обеспечивает постоянную смещённость фокуса, скольжение его вбок.
«Счастлив, кто падает вниз головой: мир для него хоть на миг а иной…»
Обычно про такие тексты говорят, что они, конечно, трудные, но, описывая всяческие пресные ужасы да жизненные трагедии, оставляют, тем не менее, оптимистическое ощущение как какие-нибудь «Весёлые похороны», где в конце «печаль моя светла…» и даже, порой, ощущение перспективы проступает.
Штука в том, что тексты Манро наваливаются и забирают сразу же – трудными обстоятельствами, которые лишь нарастают и увеличиваются в объёмах, разрастаясь до вселенской мелодрамы (трагедия для современного потребителя – это too mach и почти безвкусица, трагедию Манро демонстративно выносит за скобки), выдыхаешь лишь когда рассказ заканчивается и писательница прекращает демонстрировать своё незаурядное мастерство.
Выдыхаешь, возвращаясь в свою повседневность, которая привычна до полного незамечания – совсем, как у персонажей только что прочитанной книги, которым, думаю, русская жизнь показалась бы верхом самоубийственного дискомфорта.
Ну, а мы живём и ничего.
Некоторым даже нравится.
Элис Манро "Тайна, не скрытая никем": https://paslen.livejournal.com/2249237.html
Элис Манро "Беглянка": https://paslen.livejournal.com/2280387.html
Элис Манро "Давно хотела тебе сказать": https://paslen.livejournal.com/2334620.html
Элис Манро ""Плюнет, поцелует, к сердцу прижмёт, к чёрту пошлёт, своей назовёт": https://paslen.livejournal.com/2331364.html
Элис Манро "Танец блаженных теней": https://paslen.livejournal.com/2354940.html
Элис Манро" "Ты кем себя воображаешь?" https://paslen.livejournal.com/2356058.html
Элис Манро "Дороже самой жизни": https://paslen.livejournal.com/2357103.html
Элис Манро "Луны Юпитера": https://paslen.livejournal.com/2361443.html
