Постоянно (чем дальше, тем чаще) сталкиваюсь с противоборством сознания и его интенций, пробивающихся как сквозь асфальт. Восприятию важно быть свежим, тонким ростком с хрупким стеблем и нежными бутонами, страдающими от любого прикосновения извне. Другое дело, тело – опыт повторений и неизбывности массы, накапливающейся годами.
Сознание почти безгранично и летуче (хотя оно тоже – часть материального мира, закреплённого в стабильных формах), но вот эта страна, его окружающая: в ней постоянно идёт снег и низкое небо хмурит седые брови. Дорога постоянно сужается, какие дворники бы её не расчищали.
Вчера думал о том, что жизнь даёт ограниченное количество возможностей. Я не про двери, открывающие в любовь, карьеру и достаток, но про набор явлений и предметов, которыми реальность жонглирует перед носом.
Дело в наборе не только достижений, но и «развлечений» («отвлечений»), чередующих старое с ещё более старым, так как с какого-то возраста начинает казаться, что всё уже было.
Неразвитый человек от такой ограниченности (а это, в сущности, его личная ограниченность) впадает в меланхолию и вялотекущее пьянство – отсюда все эти анекдоты, претендующие на бытовые истины, про ненастоящие новогодние игрушки, которые больше не радуют.
Встречаясь с взрослыми людьми, замечаешь умозрительные скафандры опыта, носимые на себе. Только в детстве и юности они были свечением, теперь же превратившись в сталь и скрежет. В футляры разной степени изячности.
Гимнастика ума, постоянные упражнения на восприятие, его углубление и уточнение, детализацию, нужны не только, чтобы всё окончательно не проржавело, но чтобы и дальше (сколько бы его ни осталось) было интересно взаимодействовать с тем, что вокруг.
Странным образом, этот праздный, казалось бы, интерес сообщает скорость и даже даёт силы жить дальше, ибо между интеллектуальным иммунитетом и растительной жизнью организма есть чёткие, хотя и таинственные связи.
Я всё время борюсь с этим умственным снегом и заочным холестерином, пробиться сквозь которые, кажется, может лишь боль – я не знаю, правда, что ещё может помочь скинуть лишние килограммы. Зрение становится более тусклым не от того, что садится вместе с солнцем, но потому что привычки и опыт загромождают комнаты так, что не протиснуться ни одному верблюду.
Бытовая химия, типа первой рюмки водки или первой затяжки (острых приправ - жгучего перца, аджики, имбиря), казалось бы, расчищающих себе путь комом, а то и соколом (как повезёт), почти сразу же оборачиваются прямой противоположностью, через пару минут добавляя ощущениям дополнительную замыленность.
Это же копоть (причём почти буквальная), накапливающаяся годами толщина, ещё больше сужающая проходы. Когда в памяти остаются лишь косвенные уколы кратковременных проникновений.
И я ещё ничего не говорил про память («…я зарастаю памятью, как лесом зарастает пустошь…»), соединение которой с туловом и его провинциями сцепляется круче любых органических соединений.
Всё чаще и чаще хочется сдаться, уснуть с открытыми глазами, замедлить активность, дать зарасти льдом лунке, в которой ещё плавает Серая Шейка, окончательно утвердить отверделость родничка, тем более, что волосы вокруг него повыпадывали.
Мысленно, конечно же, всё ещё думаешь о себе как о мужчине с густой шевелюрой, потому что это тоже привычка, инерция и стереотип. Ведь мы – это то, что мы о себе думаем.
Мои кудри, мои строго прекрасные локоны, могли бы виться на ветру победительными знамёнами, если бы возраст не советовал мне постоянно прятать их под шапку – холодно, можно простудиться, а, главное, от ноябрьского хлада волосы лезут с башки как десантники на берег из пучины морской.
