Первоначально Вася не придал тому особого значения, ну, слушает и слушает, однако, чуть позже втянулся даже посильнее отцовского. Это же романтичнее чтения научной фантастики, которую он всё ещё брал у Пушкарёвой, только теперь, правда, не в обмен на марки – Лена внезапно заинтересовалась журналами «Америка», хотя совершенно непонятно чем он мог её так привлечь. Отныне расчет происходил по схеме – «одна книга – один журнал», и Вася утешал себя тем, что в любой момент может забрать понадобившийся (зачем?) журнал для собственных нужд. Правда, вскоре крохалёвские подарки закончились и в ход вновь пошли марки. Хотя, удивительное дело, Лена постоянно уточняла, не появилось ли что-нибудь этакого? Зарилась, точно сорока, на всё блестящее да глянцевое, и Вася легко проникал в её замысел выманить у него туристические проспекты, привезённые родителями в каких-то завораживающих количествах.
Чаще всего, очередной непрочитанный томик лежал в изголовье, а Вася, вместе с отцом (а теперь и без него) сидел у «Ригонды», двигая ручку настройки коротких волн в разные стороны. Эта шкала скользила за пыльным стеклом, в узкой щели, среди названий чужих городов. Амстердам и Вена, Гонолулу и Пекин, нанесённые фабричным способом в неразгаданном порядке, завораживали своей далёкостью и, одновременной, близостью. Точно поиск «Голоса Америки» или «Немецкой волны», «Свободы» или «Радио Ватикана», «BBC» и «Радио Швеции», парижского «RFI» или какой-нибудь северокорейской экзотики, над которой у них с папой принято посмеиваться, пробивающийся сквозь естественные радиопомехи и отечественные глушилки, обрывки мелодий, голосов, непостижимых наречий и прочего звукового мусора, плыл сквозь открытый космос, как какой-нибудь советский спутник, причащая слушателей к таинству вселенной, дышащей различными затейливыми шумами.
Поначалу было даже неважно, что говорят недруги социалистической цивилизации, какие идеологически отравленные стрелы пускают через радиоэфир, гораздо важнее казалось сидеть вместе с отцом в тихой комнате, с одним-единственным источником света* и звука, сочащегося из обжитого ими угла. Уже скоро ночные бдения превратились в ритуал, появились обряды перескакивания с места на место в начале каждого часа, когда глушилки прекращали выть и, если найти правильное место, то очередные новости можно было прослушать практически без помех. Тем более, что каким-то радиостанциям помехи гадили больше, другим меньше, а третьи («Радио Швеции» или «RFI», начинавшей свой получасовой русскоязычный выпуск с «Опавших листьев» Косма) вовсе не трогали. Были совсем уже комические номера, типа «Радио Пекина» или «Радио Тираны», информации у которых было ноль, но зато там смешно коверкали русские слова и говорили с обязательным акцентом. На них, как правило, Вася с отцом не задерживались.
Другое дело, что такие, «спокойные» выпуски начинались поздно (чем дальше в ночь – тем лучше слышимость, как если к рассвету генераторы электронных шумов выдыхались, теряя остатки сил), отцу нужно было на работу (Вася учился во вторую смену, таким образом, находясь в гораздо более привилегированном положении), из-за чего, он и уходил, бросая забаву на полуслове или же досадуя на очередной мощный протуберанец искусственного воя. А то и вовсе дежурил в больнице и тогда Вася оставался перед «Ригондой» один. Конечно, ему строго-настрого запретили рассказывать об этих ночных бдениях в школе и даже подружкам по первому и второму подъезду. Да Вася, кажется, и сам понимал, что особенно распространяться на такие темы не нужно. Тем более, ни Лена, ни Инна, а уж, тем более, Марина политикой не интересовались – они взрослели, ощутимо меняясь, наливаясь внутренней спелостью. Кто-то быстрее (Марина), кто-то спокойнее (Пушкарёва почти не менялась, лишь нос у неё странно заострился, а Инна Берлянд-Бердическая вдруг стала странно горбиться, но ведь были еще и другие, например, одноклассницы – и с ними тоже что-то происходило) округлялись и становились такими же манкими, близкими и, одновременно, далёкими, как Гонолулу, Джакарта или же Бейрут.
К тому же, как мы уже знаем, Вася рос ребёнком сдержанным, хотя и повышенно эмоциональным. Показывать осведомлённость, как важную часть внутренней карты, ему было не свойственно. Дело даже не в том, что поймут неправильно. Или, скорее всего, и вовсе не поймут, как одна мамина подруга, отказавшаяся ему, тогда ещё дошколёнку выдать тома из собрания сочинений Шекспира со словами «да ты всё равно ничего не поймёшь»**, чем несказанно его огорошила (бабушка бы сказала: «ошапурила»). Человек человеку – друг, товарищ и брат, как говорили в школе и по телевизору, или же – таинственный марсианин, разгадать которого нет никакой возможности: Вася смотрел на подруг и не понимал их. Особенно теперь, когда с ними происходила постоянная внутренняя весна.
* - «Ригонда» же, как известно, ламповый приёмник, из-за чего задняя фанерная стенка её, ограждающая начинку, светилась будто бы изнутри – свет проникал сквозь фабричные отверстия, служившие вентиляцией для постоянно нагревающихся ламп, превращая приёмник в рождественскую шкатулку с многочисленными секретами, пахнущими раскалённой пылью и полированной древесиной. Плюс, конечно, тусклая подсветка самой поисковой панели, за которую почти всегда хотелось заглянуть внутрь звучащего ящика.
** - Вася, впечатлившийся Шекспиром после просмотра «Гамлета» со Смоктуновским, уже тогда знал, что понимать – не самое важное, куда главнее – чувствовать общее излучение текста, упакованного в привлекательный предмет с чёрной клеенчатой обложкой, поверх которой впечатывались красные буквы. Конкретика (текста, радиотрансляции или вообще чего угодно) совершенно не существенна, а в зачёт идёт полное погружение под кожу осязаемого объекта, который, таким образом, пересоздаёт реальность Васи и пересоздаётся, с его помощью, сам. Гораздо важнее неформулируемое излучение, которое можно присвоить, расшифровав его по-своему. Когда не ты существуешь для Шекспира, насилующего мозг своими громоздкими, неудобоваримыми оборотами, запаянными в ритмически организованные строчки, но Шекспир (впрочем, и не только он, но кто и что угодно) даёт тебе только то, что нужно. И что может быть востребовано в эту конкретную минуту.
