Ещё не смерзается, сжав зубы.
Всё это совпадает с уклончивой солнечностью. Витражный период мы прошли ещё в октябре, богатом на светлое, сухое тепло, струящееся сквозь кованный голод, за окном – по-прежнему злато и ржа, поредевшие, поседевшие, но, тем не менее, всё ещё трепетно счастливые общей жизнью.
И если солнце, надев капюшон, выбирается к нам на прогулку, объедки былой роскоши, подсвеченные здешним светом, легко воспламеняются.
Гори костёр подольше. Эмоции наши легки и летучи, быстро приходят и быстро уходят, ни на чём не настаивая, ни во что не встраиваясь, как этот, по касательной, свет, делающий окна в доме напротив непроницаемыми. Всего-то смещение привычки на пару недель, но сколько поживы в жилом промежутке.
Так монетка, завалившаяся за подкладку, похожа на кусок льда. Однако, стоит немного подержать пятак в руке, и он согреется, будто оттает, продолжив окисляться с вечера и до утра: лунный свет не обязан касается его перстами, окисление может идти и без непосредственного контакта.
Свет тем сильней, чем короче четверг или пятница (у суббот с воскресениями иная структура). Точно в этот просвет нужно втиснуть всё, что накоплено. Точней, не растрачено. Всё то, что осталось. Апрельскую голубизну небес при отсутствующей переменной облачности, заушной завиток Усиевича, запечатанного в асфальт. Разреженные крики ворон, претендующих на пафос осеннего выкрика ястреба. Экзистенциальный роман без продолжения. Колтун оголённых, как под разрядом, ветвей.
Рамка дней сужается, как изображение широкоформатного фильма. Помнишь, в школьные годы чудесные, когда важно было не пропускать ни одного фильма, кочующего из кинотеатр в кинотеатр, во вторник, а ещё лучше, в понедельник, пока кино не заветрилось, я бежал на десятикопеечный сеанс. Пыльные шторки разъезжались, экран оживал. И только продольные чёрные полосы сверху и снизу оставались темны и свободны от изображений.
То ли для того, чтобы подчеркнуть, что всё, что кипит на экране – фикция, с двух сторон отделённая тушью, то ли, наоборот, чтобы взгляд в темноте переставал различать эту границу. В малом зале кинотеатра «Победа», похожем на ковчег. В большом зале, похожем на тихоокеанский многопалубный лайнер. Кажется, он никогда уже не будет заполнен.
Зияющие отсутствием зрителей стулья, так похожи на окна в доме напротив. Немногочисленные зрители, разбросанные по пустым рядам, совсем как игральные кости, возвышаются то там, то здесь,
Но отложена до заморозков пикселей и терабитов, ангинного налёта в траве. До первого снега.
