Там, где по каналу Джудекки ходят многоэтажные корабли – мимо великих фасадов и не менее великих куполов. Отсюда хорошо виден дворец Дожей и начало Пьяцетты.
То самое место, где две колонны (одна с крылатым Львом, другая – со Святым Теодоро) обозначают главный вход на территорию города.
Раньше в этом красивом ангаре размещалась Таможня; теперь её вымыли, выскоблили, начинили ультросовременной начинкой и разместили часть коллекции Франсуа Пино (другая её часть находится в палаццо Грацци и уже давным-давно стала важным культурным местом Венеции).
Придумана институция гениально: актуальное искусство необходимо Венеции, принципиально не меняющей своих архитектурных и ландшафтных очертаний вот уже несколько веков, для того, чтобы, хотя бы отчасти, почувствовать себя современным городом и частью современного мира.
Чтобы «там, внутри» этого застывшего острова сокровищ, бурлили не только туристические и сувенирные страсти.
Если город не может развиваться вширь то ускорение ему даcn прорастание вглубь.
Поэтому венецианцам так важна история, позволяющая чувствовать себя не тупым курортом, но местом с уникальной начинкой; именно поэтому многие эпохи бренд её не выхолащивается умелым сочетанием новаторства и демонстративной (гондолы) архаики.
«Коллкция Франсуа Пино» на Яндекс.Фотках
Мы, кстати, уже видели часть коллекции Пино в «старом» Гараже: в Москву тогда, очевидно, привезли самые лучшие и эффектные экспонаты, потому что сегодняшняя экспозиция «Materia prima» ничем особо выдающимся похвастать не может.
Те, давнишние московские гастроли коллекции Пино выглядят совсем неслучайными: явно ведь наши гаражные хозяева и менеджеры рисовали свой Центр современной культуры с чего-то весьма и весьма похожего на венецианскую Таможню.
Когда берётся знаковый исторический памятник и переиначивается так, «чтобы чужие боялись».
Ходишь по бывшей таможне с удовольствием и комфортом, но дело здесь не в отдельных произведениях, а в общем ощущении тотальной инсталляции, внутри которой можно выставлять всё, что угодно.
Большие, просторные залы с высокими деревянными перекрытиями; панорамные окна (некоторые из них расцвечены разноцветными окнами и превосходными решётками) на самые лакомые куски набережных: никогда ещё я не видел в музеях такого пристального внимания посетителей к тому, что снаружи, а не внутри.
Таможня стоит на сужающейся до треугольника стрелки (на смотровой площадке её раньше стояла фигурка голого мальчика, державшего в вытянутых руках оттягивающуюся вниз лягушку. Не так давно хрупкую эту скульптуру упаковали в прозрачный параллелепипед, а теперь и вовсе спрятали в запасники), соответственно и выставочные пространства расположены клином.
Начинаются они с широких холлов и залов, размером с футбольное поле, а заканчиваются бельведером на «третьем этаже», в котором нет ничего, кроме видеотрансляции и узких зарешетчатых окон.
Очень похоже на модернистскую капеллу, однако, с модернизмом обращаться следует в другое место.
Выставка, между тем, концептуальная, смешивающая художников конца 60-х годов и совсем молодых, малоизвестных.
Минимализм и избыток сегодняшнего барокко. Вездесущего Брюса Ньюмана (Романа Опалку, Марио Мерца, Пистолетто, Филиппа Паррено со смешным видео на входе, Пьеро Манцони) с японскими, китайскими и индийскими фамилиями.
И тут происходит интересный эффект: звезды могут выдавать не очень оригинальный продукт, однако, общая их стратегия, прочно засевшая в зрительской голове (Опалка писал только цифры, постоянно понижая уровень чёрной краски так, что к концу жизни дописался до белого на белом, что мы сегодня и видели. А Брюс Ньюман выставил очередную голубоватую люминесцентную строчку < «Нет, нет, новый музей»>) позволяет достраивать контекст едва ли не самостоятельно – до ощущения полноценности и самодостаточного объёма.
Звёзды конвертируют себя не столько в деньги (объёмные работы продать крайне трудно – суперколлекционеров в мире не так уж и много, хотя, конечно же, ну, да, существует разветвлённая сеть американских музеев, действующих по принципу то ли супермаркета, то ли Макдоналдса), сколько в узнавание, которое, затем, и переводится в экономический эквивалент.
Все эти произведения нужны здесь и сейчас лишь для того, чтобы оттенять красоты выпотрошенного здания, которое вместе с искусством существует как бы в посмертном полёте: нынешняя таможня даёт добро на арт-контрабанду всех сортов и видов.
А, главное, позволяет Венеции держаться на плаву.
До этого (разумеется, исключая временные Биеннале) самой известной в городе институцией, связанной с современным искусством, являлась коллекция Пегги Гугентхайм.
Теперь, на фоне практически безграничных ресурсов Франсуа Пино, она сдулась.
Дело даже не в том, что венецианское отделение Фонда Гуггентхайма занимает самый маленький (так и недостроенный, двухэтажный, низкорослый) дворец Гранд-Канала. А в том, что отныне это посольство позавчерашнего (модернистского), окончательно закончившегося искусства.
Сегодня, торопясь к Салюте и к Пино, я проскочил мимо её заросшего, похожего на погост садика (а он погост, между прочим и есть – в одном из тенистых уголков его Пегги хоронила своих собачек), хотя в свой самый первый приезд, первым делом, ломанулся сюда – не разбирая дороги, блуждая по лабиринтам Дорсодуро в поисках рублёвого обменника и т.д.
Кажется, с того самого времени прошла целая вечность.
Хотя очередная люминесцентность вездесущего Брюса Ньюмана всё ещё мигает у неё на изнанке фасада.
И это (ну ещё место, Венеция) единственное, что объединяет два современных искусства.
«Коллкция Франсуа Пино» на Яндекс.Фотках
