Проехала машина. Ребенок несколько раз выкрикнул невнятное, смолк. Общий звуковой фон шипит отдаленным прибоем, точно кино закончилось, а дорожка к нему нет; вот и продолжает литься через экран [окно].
Уже после титров.
Весна началась уже официально, день прогревается до банно-прачечного прикуса. Запахи наплывают незримым маревом, пронизывая кварталы.
Кажется, именно это оттаявшее сфумато более чем определенно влияет на "звуковую палитру" Барселоны. Точнее, на строй и настрой ее звуков, на плотность их и ощутимость.
То суховатую, ломкую, а то какую-то маслянистую.
Горы и море, окружающие карту уличных струн, делают море удивительным (удивляющим) резонатором. Локальной акустической системой, превращающей любой звук еще и в собственный отзвук. В эхо, порой, дырявое (то есть, с дыркой как у бублика внутри), подчас упругое как у мячика и мясистое как у винограда.
Кто-то под окнами разогревает авто: запустил двигатель, хлопает дверцей. Два мужских, стариковских голоса вышивают арабские арабески поверх белого шума с бензинной нотой. Снова проехала машина - и, если судить по звуку: на толстых, как у пустынного джипа, шинах.
Для меня Барселона началась именно с звуков.
У группы Alan Parson Project была пластинка [альбом], посвященная Саграда Фамилиа, записанная в годы, когда об этом чуде природы еще мало кто знал: стройка его была тогда фактически заморожена.
Прежде чем начать петь ласково и протяжно, музыканты группы на пару секунд включали звуковую картинку улицы. Шумная детская площадка (а она действительно имеется со стороны фасада Рождества) плюс перезвон колоколов порождали в голове отчетливую, живую почти картинку.
(Некстати. Это напоминало еще и начало другого винилового шедевра - "Люксембургский сад" Джо Дассена, который невозможно было забыть уже после первого прослушивания. Особенно тогда, в наших семидесятых...)
Я еще ничего не знал о Гауди и даже о Барселоне (даже до Олимпиады было тогда далеко), но сочность и плотность 3d, возникавших в голове слушателя настраивали на исключительность выкликаемого из ничего топоса.
Ушная раковина способна порождать жемчужины, превосходящие свою нематериальную природу; и становящиеся сверхзвуковыми.
Да, потом был 92-ой и попытка Фредди Меркьюри быть в музыке тем, кем был Гауди в архитектуре. Фигура Монттсеррат Кабалье в этой истории более чем случайна, что и доказывает вся ее постолимпийская биография, а вот Меркьюри...
(Еще раз мимо кассы: отчего раньше всех уходят те фигуры мирового пантеона, которых мы сильнее всего ценим? Не мы ли лишаем их жизни, высасывая из них ее без остатка с помощью собственной паразитической любви? Никогда не перестаю удивляться...)
Звуки здесь инсталлированы в пространство и являются музыкой вне зависимости от происхождения. Дело здесь не в "идолопоклонстве перед западом", но другом температурно-важном режиме, окружающем любую звуковую царапину волнолбразным шлейфом; не замечали?
Возможно, дело еще и в том, что незнание местного языка преобразует смысл одних колебаний в совершенно иные. Далекие от суетности. Оставляющие след, долго не расходящийся на поверхности воды.
Акустика территорий, сваренных в мешочек. Нечто, схожее с мобилями Калдера, лопасти которого обернуты целлофаном или пожелтевшей от старости газеты - такой же ломкой и сухой как старые волосы или мысли. Точно, да-да, все эти звуки предумышлены и выпадают с нечетких фотографий из еженедельника, напечатанного доофсетным способом.
Posted via LiveJournal app for iPhone.
