Погоды стоят сливочные, чистые, прозрачные. Кокаиновая трезвость оборачивается определённостью закосмического холода. Так солнечно, так чётко всё вокруг, что ясность эта окоёмная отдаётся внутри – в отношении к себе и к жизни.
К Льву Толстому, от дневников и писем которого глаза слезятся, превратившись в басурманские щёлочки: как же раздражает меня этот велеречиво протухший старец, лучше бы уж молчал, что ли.
«Броня в образе Льва Толстого» на Яндекс.Фотках
С Толстым, конечно, интересно: вся «вина» его в допуске внутрь. Казалось бы, никто не свят. Но мало кто выставляет потроха наружу, пытаясь оправдаться нутрянкой, вылезти через неё наружу, в противоход. «Духовное напряжение», оборачивающееся тщеславной суетой медиазвёзд.
Другое дело, что против нынешних телевизионных Лев Николаевич, при этом, выдавал ещё и чистый смысл , что, конечно, колеблет гамбургские весы, на глазах улетучивая количество чистого смысла.
Под моей поясницей, подобно трактору, даже не мурлычет, но тарахтит Пани Броня: заняла кресло, развалилась, кутаясь в тряпки точно Венера в меха, укрепилась так, что не согнать. А когда сел и придавил, затарахтела от удовольствия, согревая свой и мой надпочечный жировой слой – точно по кайфу ей, впавшей в щенячесть бессознательного детства, эта умилительная теснота.
Точно вспомнила восемнадцатилетняя глухонемая старушка возню у материнского вымени.
