Та школьная лестница, на которой Петровна сказала про запах мочи, накопившийся за учебный день, схожая с вкусом постной гречки, я, ведь, помню (не вспомнил, но помнил) как пробегал по ней после очередного школьного вечера, н котором мы представляли пантомиму в виде немого кино для чего и понадобилась моя настольная лампа, стилизованная под керосиновую – с матовым белым стеклом внешней оболочки и прозрачным стеклом внутреннего ствола…
Лампа эта была очень удобной из-за ручки сбоку, которую можно было поворачивать, добавляя или убавляя интенсивность света, хотя внутреннее стекло (прозрачно имитирующее сосуд для ненужного ныне керосина) постоянно ломалось и его нужно было искать по всяким советским магазинам, рынкам и складам.
И вот я бегу из спортивного зала, где закончилось мероприятие в актовый, и слышу как от бега соскакивает боковая ручка и падает вниз, туда, где лестница упирается в забитый полуподвальный запасный выход.
Одно мгновение мысли и я умственно бегу за ней, хотя, на самом деле, не прекращая бега, продолжаю подниматься вверх, точно так же, мысленно расплёвываясь с этой самой ручкой, которая на прощание блеснула мне фольгой внешней части.
Потом, долгие годы я мучился по несколько раз на дню (вечером), включая и выключая свет в своей комнате, так как усилия пальцев не хватало для того, чтобы повернуть оголённый рычажок и мама, сколько бы не искала по промтоварным магазинам эту самую пластмассовую нашлёпку, так её никогда и не находила; проще было купить новую, но тогда нужно было понять куда девать старую.
Те, кто не жил в Советском Союзе, скорее всего, не понимают этой дилеммы; вот внутреннее стекло, похожее на стеклянный подсвечник она, правда, с большим трудом, но находила, а пластиковую ручку с резьбой больше уже никогда.
Так как лампа была все время перед глазами, она зудела как сломанный зуб; ей, кажется, пытались приделать самопальную нашлёпку, но резьба её полетела быстро, хотя внешняя её часть, по-зековски оформленная прозрачной округлой болванкой, похожей на рычаг переключение скоростей в кабине у грузовика с портретом Сталина на лобовом стекле, была эффектна.
Сердце успокоилось плоскогубцами в верхнем ящике письменного; сколько ж у меня в голове ещё вот такого, которое не есть память, но опыт, ибо оно не вытаскивается откуда-то по ассоциативному случаю, но существует в режиме постоянно расчехлённых визуальных файлов, слайдов, внутри картинки которых продолжается вихревое движение жизни.
