Провожал отца на работу. Надев скафандр тулупа и опустив забрало у шапки, он вышел в морозную мглу за дверью цокольного этажа едва ли не как в самый что ни на есть открытый космос.
Минутой позже, уже сверху смотрел как отец идёт к остановке, мимо истошно освещённого котлована, похожего на полигон, как ждёт троллейбуса на другой стороне Уфимского тракта.
Видел как троллейбус подходит к остановке, расплющенным, точно вяленый лещ - освещением внутри или давлением мглы и льда извне.
Теперь отец едет, мимо новогодних реклам, мигающих нервным тиком, сквозь промёрзшие окна и выходит у ледяного городка на главной площади главной Революции, на которой нет ни одного человека, несмотря на круглосуточный самозавод разноцветной иллюминации.
Там он пересаживается на трамвай с подогревом сидений и едет до кольца у ЧЭМКа, где находится в темноте заводского посёлка, высится над чахоточными барачными улочками-недомерками его больница.
И где уже не открытый космос - с видом на зачумлённую отходами речку, мостки, дикие заросли и цеха, коптящие небо даже ночью, но какая-то другая, перпендикулярная этой, вселенная; чёрная-чёрная занозистая дыра с оскалом металлопрокатного (?) производства.
И так каждый день, невзирая погоду или самочувствие (вчера, к примеру, он выпивал с друзьями, отмечая девять дней смерти своего друга Курносенко).
У окна холодно стоять, от окна дует; я смотрю на троллейбусы разных маршрутов, которые отнюдь не островки, но какая-то путешествующая в угольном пространстве убыль бытия.
О, сухофрукты его отмороженного бесчувствия; его обглодыши, шествующие важно и в спокойствии чинном по трем десяткам чужих маршрутов.
"О, глиняная жизнь!"
В автобусах есть масса жирной лоснящейся резины, похожей на тешу; угловато ребристые трамваи горды обувью на платформе в стиле 60-х, но только утлые троллейбусы-Россинанты и трусят одиноко прямо в Рай.
Ещё про общественный транспорт и город, в котором он есть: http://paslen.livejournal.com/1299336.html
