Самое интересное, что можно извлечь из этой книжки - дискурс, в котором Пелевин работает. Неоднократно ловил себя на ощущениях, что ты точно не книгу читаешь, но расправленную газету, матовый журнал или груду набросков, извлечённых из ЖЖ.
Проза, всё-таки, работает несколько иначе - никакая многослойность не работает на разрыв ощущения, напротив, сколько бы автором или читателем не складывалось в текст (в книгу) пластов, всё это, в конечном счёте, запекается в нечто единое.
Не так у Пелевина - несмотря на сквозной сюжет повести и рассказа, ты словно бы путешествуешь по какому-то сайту или же еженедельнику, сопрягающему разных авторов и разные темы, когда на одной и той же площадке ты пьёшь и кипячённую воду и некипячёную и даже газированную...
А если представить, что книга является таким вот журналом, написанным и сделанным одним человеком; журналом, в котором есть всё - от передовицы до обычных разделов и анекдотов в конце.
Собранье разномастных глав, внутри которых тоже есть разные жанры и ракурсы; главы, надёрганные из разных сфер и стилистик.
Каждый опус начинается с прекрасно придуманной дебютной идеи, заканчивающейся намного быстрее, чем заканчивается сам текст. Потому-то, в том числе, это и не "проза": энергетический заряд начала замешивает тесто, из которого, в конечном счёте, так ничего и не готовится.
Сырое тесто, между прочим, тоже может быть самодостаточным эстетическим продуктом, но это не блюдо.
Так, обычно, пишут первачи да дебютанты, въезжающие в текст на дебютной идее, которую не знают как перевести в равномерное движение сюжета, из-за чего текст и начинает таять и сужаться.
Будучи в жюри премии "Дебют" неоднократно сталкивался в подобной закономерностью, которую можно извинить только если учитывать фамилию, поставленную на обложке: там, где первачам ставится двойка, у Пелевина начинает прозреваться дополнительный план.
А если, эксперимента, ради, громкую фамилию с обложки снять?
Развитие пробалтывается (перечисляется, а не рассказывается и, тем более, не показывается), финалы провисают, брошенные на полуслове или же приведённые, тяп-ляп искусство, к видимой завершённости, в сюжетах полно трещин и натяжек.
Пелевин как бы играет или делает вид, что сочиняет обычную книгу, но, на самом деле, делает что-то иное - ваяет мозаику из примет времени и медийного мусора (при том, находящегося на некотором отдалении от вопиющей реальности - и отнюдь не потому, что процесс написания и деланья книги старит попавшую в неё повестку дня, но потому, что дистанция входит в условия написания.
Да, автор сидит в блогах, мгновенно меняющихся вслед за информационной повесткой дня, но делает это не как информационщик или новостник (мониторка у него ещё, как следует, не выросла), но, скорее, как КВНщик), в которой сюжет выполняет функцию вынужденной скрепы (иначе всё посыплется), и никакой более.
Лет двадцать я написал о том, что Пелевин - фельетонист, продолжающий традиции Дефо и Свифта; теперь, когда мысль эта стала общим местом, Пелевин ушёл куда-то в сторону. Вот уже который год он пишет в пелевинском стиле - как написал бы Пелевин, играет в Пелевина, работая на обломках и границах собственного дискурса, внутри которого та самая пустота, которую он постоянно воспевает.
У этой пустоты есть (за)ветреная сторона, осязаемая в профиль, которую только и можно почувствовать, вспотев или открыв форточку.
Нормальный такой московский грипозный ветер, которым мы все дышим.
И если есть что-то в "Ананасной воде" интересное, так это приключение самого дискурса, который не может выбрать во что конвертироваться - являясь, безусловно, бумажным (как тот матовый, еженедельный журнал), тем не менее, он сублимирует интерактивность и игры в "новую медийность", завязанную на блогерскую азбуку Морзе и всевозможные компьютерные приблуды, типа айфона и букридера.
Может показаться, что я в претензии, что критикую Пелевина за сырость и недоваренность, но это не так.
Описания мои безоценочны и (насколько это возможно) бесстрастны. "Не проза" - это констатация, а не ругань, мне самому сложно в последнее время читать или писать прозу - кажется, сегодня уже никто не знает как это нужно делать.
Существует масса версий - от Иличевского до Зайончковского, от Улицкой до Сорокина, однако, все они выписывают на осколках мейнстрима какие-то свои собственные траектории, удаляясь, каждый сам по себе, в свою собственную сторону.
Очевиднее и очевиднее, что литра резко, рывками, меняется - точно так же, как "симфоническая музыка" или же актуальные пластические искусства; на неё постоянно воздействует целая роза обстоятельств, раздирающая жанры в разные стороны, Пелевин очень хорошо это чувствует, но как изменить участь, возможно, ещё не придумал.
К цельности структуры книги он уже не стремится и даже не делает вид, что сочиняет роман (хотя и прикидывается, что пишет повесть или рассказ, но, при этом как-то легко понимаешь, что книги Пелевина - не сборники текстов, как это принято у других рассказчиков, но, всё-таки, нечто, стремящееся к какой-никакой, но цельности), а к следующему шагу он пока ещё не перешёл.
Диалектика переходного периода, как и им же самим было сформулировано раньше.
А, может быть, это и вовсе не его задача - ведь, логоцентричный, он сформировался совсем в другую эпоху, а теперь нужен кто-то другой, у кого нет напряга в смысле "новых форм", так как оптика выращена как-то иначе. Клипово, фасеточно, интерактивно и как-то ещё и для которого такая новизна естественна и очевидна.
Пелевин, несмотря на жонглирование текущими реалиями остаётся одной ногой в СССР точно так же, как какой-нибудь Никита Михалков.
Вот и огрызается огрызками.
